подпрыгивали, как пружинки, всякий раз, как она наклонялась над красной кастрюлей. Гастуне издали кивнул Оливье, подошел пожать руку солдату и тут же произнес речь насчет происхо ждения его аксельбанта из зеленого и желтого галуна, а также сделал ряд замечаний по по воду обозно-транспортных войск.
— А, а! Мой мальчик! Скажи-ка, что же такое отделение?
— «
— Браво! Браво! — воскликнул Гастуне, обходя солдата кругом, — а ну покажи-ка свои подметки. Так, так… Не хватает, видишь ли, одного гвоздика. В мое время — два дня гауптвахты! Но нынче…
Едва Оливье попадал на улицу, он успокаивался. Мальчик сразу погружался в нее, как землекоп в свою траншею. Ему тут легче дышалось: он ничего не боялся, кроме, может быть, га лантерейного магазина, на который ему все-таки было страшно смотреть.
Самая заметная, самая горластая во всем квартале привратница была в доме номер 78. Мадам Громаляр (Оливье не знал, было ли это настоящее имя или ее так прозвали из-за толстого зада) была сварливой, раздражительной женщиной. Черный пушок над верхней губой был поч ти такой же густой, как брови, волосатые бородавки усеивали лицо, голову венчал шиньон, подколотый гребнями. Королева привратниц как сущий деспот царила над жильцами своего дома, по любому поводу бросая сакраментальную фразу: «А ноги, что ли, больше не вытира ют?» Своего рыжего, коротконогого муженька, который выглядел ее копией, но в уменьшен ном размере, она жестоко тиранила. Он старательно изображал консорта, ибо его никогда не называли привратником. Нет, нет, он был лишь «мужем привратницы», и это означало простое приложение к ней.
Этот жирненький, невнятно бормочущий человечек казался тихоней, но его глазки, лу кавые, как у белки, будто хотели доверительно сообщить: «Я только делаю вид, что ей подчи няюсь, а по правде сказать, только прикидываюсь покорным». Он считал, что ему посчастли вилось обрести то, о чем все на улице только мечтали: «ухватиться за хлястик», нет, совсем не за тот хлястик, который находится сзади на пальто, — просто так назывались среди игроков на скачках хитрые комбинации со ставками, которые якобы могут обеспечить выигрыш. Он заве рял, что тотализатор приносит ему хотя и скромные, но зато постоянные барыши. И верно, иг рал он осторожно, делал ставки на «обещающих» фаворитов, что давало не так уж много дохо да, однако достаточно, чтобы целыми днями перелистывать программы «
— Громаляр? Да он в сорочке родился!
— Ну да, я родился в сорочке! — отвечал он.
Оливье, конечно, не знал смысла этого выражения и представлял себе совершенно бук вально, что этот рыжий коротышка так и появился на свет в рубашечке.
— Я уверена, что это тот самый! — завопила мадам Громаляр, заметив Оливье. — Бот уж грязная душонка, нет другого такого двуличного мальчишки, как он!
— Да это не я, не я! — закричал Оливье, даже не зная, о чем идет речь.
Он тут же кинулся вверх по улице Башле, чтобы его не могли схватить. Оказывается, ночью какие-то скверные шутники забросили привратнице в ее полуоткрытое окно комки чего-то во нючего, и она теперь разыскивала виновного. Громалярша обвиняла всех детей подряд, на деясь таким образом разоблачить, кого следует. На каждого она извергала свою злобу:
— Или этот здоровый обалдуй Анатоль, что лезет девчонкам под юбки… Или вон тот, другой, у которого такие грязнущие ноги. А может, это был Туджурьян, остолоп, тупая морда. И еще вот этот, который поджоги устраивает.
— Хватит уже, хватит! — крикнул кто-то.
Вся улица пришла в волнение от этого визга. Пооткрывались окна, на сварливую бабу как из ведра посыпалась брань, протесты, насмешки — и все это со смачным острословием и в са мых крепких выражениях, на какие способна улица в свои достославные дни. Привратнице кри чали, что она вся завшивела, что она спит со своим псом, вопили, что она дочь пьяницы и потас кухи. Требовали, чтоб она катилась обратно в тот грязный притон, откуда явилась, или в сума сшедший дом и вообще мотала ко всем чертям! Сжав кулаки от злости, заносчивая толстуха со сбившимся шиньоном не оставалась в долгу, поливала помоями всех и каждого, начиная с «этого распутного типа с третьего этажа» и до той «мартышки, по которой проехались все, включая автобус и даже целый поезд из Арнажона».
Внизу начали смеяться, и «обмен любезностями» продолжался, но уже на тему «За ткнись!» Послышалось: «Закрой свой котелок, а то рагу завоняло!» — и вариант: «Заткни свою сахарницу, а то мухи налезут!» Нашелся остряк, брякнувший: «Заткнись своим же дерьмом», и это получило перевес над всем предыдущим. Мадам Громаляр выпустила напоследок еще це лую обойму ругани и удалилась, а улица приняла свой обычный вид.
— Ох и люди, ну и люди же… — повторяла Альбертина, надкусив зеленый стручок.
Потом она полюбопытствовала:
— Слушай, что это за история с огнем?
— Понятия не имею, — ответил Оливье немного свысока.
Альбертина сделала еще одну попытку узнать, но мальчик не ответил. Может, он ей ко гда-нибудь и расскажет, но позже, много позже. Женщина назвала его «молчуном» и добавила к этому «противный». Что же с ними сегодня стряслось? С Бугра, с Громаляршей, с Альберти ной… Все они были в отвратительном настроении. Нет, никогда Оливье не сумеет понять этих взрослых.
Мальчик начал раздумывать, не найти ли себе новое тайное место где-нибудь на пустырях Монмартра, на участке «Труб» или «Горшечной глины». Он разметит камушками границы своей земли и будет там жить, как Робинзон на своем острове.
Его отвлекло от этих размышлений внезапное появление аэроплана, который летел так высоко, что казался не больше чайки. Глаза всех людей, стоявших на улице, устремились вверх, а руки, сложенные козырьком, поднялись ко лбу. Мальчишки знали, что существует два наибо лее распространенных вида аэропланов — монопланы и бипланы, — и умели их различать. Сыну кондитера удалось рассмотреть на аэроплане трехцветные знаки, и это вызвало общий энтузиазм. Появление аэроплана дало повод к высказываниям Гастуне (он выговаривал
Ребенок заметил Паука, неподвижно сидевшего у порога арабской гостиницы, и ему за хотелось узнать, видел ли тот аэроплан, но спросить не решился. Он только кивнул Пауку и при строился рядом. Они смотрели, как работает обойщик Лейбович, который вместе с сыном Иль ей расчесывал шерсть для матраса. Обойщик расположился посредине улицы, и снежные хло пья разлетались в свете фонарей от его странной машины на колесиках, которую он раскачи вал, как люльку, туда и обратно. Оливье поздоровался с Ильей, уселся на краю тротуара, наде ясь, что его позовут на подмогу. А пока он смотрел вокруг, деля пространство на отдельные ма ленькие участки, в точности как это делает кинорежиссер, когда хочет сосредоточить внима ние зрителя на деталях.
Как раз на углу улицы Башле в небольшом тупичке находилась трикотажная лавка с вы веской: «