Шведские спички

ле­ким, а от­ра­ды его — ка­ки­ми-то не­по­нят­ны­ми, вро­де тех, что по­ка­зы­ва­лись в филь­ме «Од­на­ж­ды но­чью, под Ро­ж­де­ст­во», ко­то­рый он ви­дел в ки­но «Бар­бес».

На уг­лу ули­цы Кюс­тин Оли­вье за­ме­тил Ма­до, са­дя­щую­ся в так­си. Ку­да она едет? Не­бось, в та­кие мес­та, ку­да де­тей не пус­ка­ют. Ко­гда ма­ши­на ис­чез­ла за по­во­ро­том, Оли­вье ста­ло гру­ ст­но.

У школь­ной сте­ны, в том са­мом мес­те, где обыч­но по окон­ча­нии уро­ков в че­ты­ре ча­са дня ре­бя­та иг­ра­ли в стек­лян­ные ша­ри­ки, при­строи­лась па­роч­ка цы­ган, смуг­ло­ли­цых, с уголь­но- чер­ны­ми гла­за­ми. У муж­чи­ны бы­ли длин­ные чер­ные усы, у жен­щи­ны — ко­сы и ши­ро­кая цы­ган­ ская юб­ка до пят. Они си­де­ли на стуль­ях под га­зо­вым фо­на­рем, на­по­ми­ная аля­по­ва­тую кар­ти­ну пло­хо­го ху­дож­ни­ка. Ес­ли б не су­ет­ли­вые жес­ты, то, по­жа­луй, нель­зя бы­ло бы по­ве­рить, что это жи­вые лю­ди. Не­мно­го даль­ше стоя­ла тор­гов­ка цве­та­ми в плис­си­ро­ван­ной юб­ке, она по­ли­ва­ла во­дой из ржа­вой кон­серв­ной бан­ки силь­но пах­ну­щие фи­ал­ки. Ка­кой-то ста­рик тол­кал пе­ред со­ бой по­воз­ку, ко­то­рая пре­ж­де слу­жи­ла дет­ской ко­ля­ской и где, на­вер­но, не­дав­но спал ре­бе­нок, а те­перь этот че­ло­век со­би­рал в нее ло­пат­кой кон­ский на­воз с шос­се, чтоб удоб­рить им свой жал­ кий са­дик. Крас­но­ро­жий бро­дя­га на­ты­кал окур­ки на ост­рый ко­нец пал­ки, ожи­дая, по­ка за­кон­ чит­ся ки­но­се­анс, что­бы про­сить ми­ло­сты­ню у зри­те­лей; по­том, уже на рас­све­те, он бу­дет рыть­ся в му­сор­ных ба­ках. Тут мож­но бы­ло уви­деть и ком­па­нию мо­ло­дых пар­ней в кеп­ках, ки­ дав­ших­ся к оди­но­ко стоя­щим дев­чон­кам, чтоб с ни­ми по­ба­ла­гу­рить.

Оли­вье бе­жал ми­мо, как бы­ст­рый бе­лый ого­нек. Его зе­ле­ные гла­за по­дер­ну­ла дым­ка тос­ки — и так бу­дет те­перь все­гда, всю его жизнь, во вре­мя оди­но­ких про­гу­лок по ноч­но­му го­ро­ду. Точ­ но ко­лос­ки в по­ле, он со­би­рал по пу­ти впе­чат­ле­ния, пи­тав­шие его фан­та­зию, и по­дав­лял в се­ бе не­ожи­дан­ные, стран­ные же­ла­ния — вы­ска­зать­ся, из­лить ко­му-ни­будь ду­шу или же бе­гать, петь, иг­рать, как в те­ат­ре, чи­тать сти­хи, с кем-то драть­ся ли­бо, на­про­тив, прий­ти ко­му-то на по­ мощь, и он не знал, как ос­во­бо­дить­ся от это­го бур­но­го, не­зна­ко­мо­го ему до­се­ле по­то­ка, ко­то­ рый пе­ре­пол­нял его че­рез край, — он про­сто пья­нел от чувств, за­па­хов, кра­сок, дви­же­ний. На са­ мой выс­шей точ­ке вос­тор­га хо­лод­ные сле­зы ка­ти­лись у не­го по ще­кам, а от то­го, что он пла­кал вот так, без при­чи­ны, он ка­зал­ся се­бе по­рой су­ма­сшед­шим.

На­ко­нец он до­б­рал­ся до ка­фе «Два каш­та­на», до то­го мес­та, где по вос­кре­сень­ям по­сле по­луд­ня ос­та­нав­ли­ва­лись ав­то­бу­сы, хо­див­шие на бе­га, и вы­ска­ки­вал шо­фер в бе­лой с го­лу­бы­ми от­во­ро­та­ми курт­ке, кри­ча в ру­пор: Лонг­шан, Лонг­шан, бе­га! — по­ка лю­ди не за­пол­ня­ли весь ав­то­бус, в то вре­мя как те, что уже си­де­ли там с про­грам­мой бе­гов в ру­ках, про­яв­ля­ли силь­ное не­тер­пе­ние, опа­са­ясь опо­здать на пер­вый за­бег. Пло­щадь Дель­та бы­ла так яр­ко ос­ве­ще­на, что Оли­вье по­ка­за­лось, буд­то он по­пал на сце­ни­че­ скую пло­щад­ку из по­лу­тем­но­го зри­тель­но­го за­ла. Буль­вар Ро­ше­шу­ар весь так и стру­ил­ся цвет­ны­ми ог­ня­ми рек­лам, пре­ры­ви­стых, пля­шу­щих, и лишь кое-где этот не­стер­пи­мый блеск ста­ но­вил­ся чуть мяг­че от зе­ле­ной ли­ст­вы де­ревь­ев. Про­ез­жаю­щие ав­то­мо­би­ли из­лу­ча­ли при­ зрач­ный свет, их фа­ры ка­за­лись жи­вы­ми, точ­но гла­за.

Оли­вье ос­та­но­вил­ся: даль­ше в сво­их ноч­ных стран­ст­во­ва­ни­ях он обыч­но не за­хо­дил. Но на этот раз ре­шил­ся и во­шел в не­ве­до­мый мир, как пу­те­ше­ст­вен­ник в ка­кой-ни­будь дев­ст­вен­ ный лес. По­сле пло­ща­ди Дель­та, на ко­то­рой мет­ро втя­ги­ва­ло люд­ской по­ток в под­зем­ную пу­ чи­ну, буль­вар об­ре­тал ши­ри­ну. Он пре­вра­щал­ся в ре­ку, в Ганг, так и ки­ша­щий тол­па­ми, ог­ром­ ный, за­га­доч­ный, со свои­ми об­ря­да­ми, с ноч­ны­ми клу­ба­ми вме­сто хра­мов, при­став­ши­ми к его бе­ре­гам, как пол­ные тайн шлюп­ки, ша­лан­ды или пи­ро­ги, с ав­то­мо­би­ля­ми, ко­то­рые с жес­то­ко­ стью чер­ных акул рас­чи­ща­ли се­бе до­ро­гу гуд­ка­ми, а спа­си­тель­ны­ми ост­ров­ка­ми здесь бы­ли раз­ве что фон­та­ны, га­зет­ные ки­ос­ки и об­ще­ст­вен­ные убор­ные, где то и де­ло хло­па­ли две­ ри.

Оли­вье был ог­лу­шен, ос­ле­п­лен раз­гуль­ем зву­ков и бле­ска, тол­пой, ко­то­рую так силь­но пре­об­ра­зи­ла ночь. Он про­би­рал­ся вдоль ба­ров, свер­каю­щих свои­ми ни­ке­ле­вы­ми стой­ка­ми, ми­мо ще­голь­ских ноч­ных ка­ба­ре с вкрад­чи­вы­ми за­зы­ва­ла­ми и раз­ве­шан­ны­ми у вхо­да фо­то­ гра­фия­ми го­лых де­виц, ми­мо рес­то­ра­нов с под­ня­ты­ми над этим люд­ским мо­рем тер­ра­са­ми, ми­ мо ки­не­ма­то­гра­фов, ноч­ных клу­бов и свер­каю­щих элек­три­че­ски­ми ог­ня­ми те­ат­ри­ков, где в стек­лян­ных буд­ках вос­се­да­ли щед­ро раз­ма­ле­ван­ные кас­сир­ши.

В «Триа­нон Ли­рик» да­ва­ли опе­рет­ты, ко­то­рые за­все­гда­та­ям это­го те­ат­ра ка­за­лись «серь­ез­ной му­зы­кой»: по­пу­ляр­ную «Стра­ну улы­бок» Фран­ца Ле­га­ра, «Мас­кот­ту» Од­ра­на, «Ма­лень­ко­го Дю­ ка» Ле­ко­ка, «Кор­не­виль­ские ко­ло­ко­ла» План­кет­та. Не­сколь­ко ме­ся­цев то­му на­зад, как-то ве­че­ром, ко­гда буль­вар был еще весь по­крыт сне­гом, Вир­жи­ни при­ ве­ла сю­да сы­на, чтоб воз­на­гра­дить его за хо­ро­шие от­мет­ки в днев­ни­ке. Шла «Ма­дам Бат­тер­фляй». Сна­ча­ла Оли­вье был в вос­тор­ге, но вско­ре за­ску­чал и по­ду­мал, что цирк Мед­ра­но ку­да луч­ше — там он ви­дел кло­уна Гро­ка, ко­то­рый так не­под­ра­жае­мо по­вто­рял: «Бе-е-з шу-у-у-ток!» — но все же па­мять Оли­вье со­хра­ни­ла от это­го ве­че­ра впе­чат­ле­ние, что он впер­вые про­ник в мир взрос­лых, где все ка­за­лось ему та­ким рос­кош­ным — зал, зри­те­ли, а осо­бен­но Вир­жи­ни, на­дев­шая по та­ко­му слу­чаю чер­ное пла­тье, рас­ши­тое бле­ ст­ка­ми и стра­за­ми, да еще оже­ре­лье из ис­кус­ст­вен­но­го жем­чу­га фир­мы «Тек­ ла».

За те­ат­ром опе­рет­ты по­ме­щал­ся зал «Эли­зе-Мон­мартр», в ко­то­ром уст­раи­ва­лись гран­ди­оз­ные ба­лы и где свод­ни­ки обыч­но вы­сле­жи­ва­ли хо­ро­шень­ких гор­нич­ ных, а еще даль­ше рас­по­ла­гал­ся це­лый вы­во­док всех этих кро­хот­ных эс­т­рад­ных сцен: «Стре­ко­за», «Му­ра­вей», «Ку­куш­ ка», «Чер­ный кот», «Два ос­ла», пред­ше­ст­ во­вав­ших мрач­но­му ка­ба­ре «Не­бы­тие», вслед за ко­то­рым мож­но бы­ло за­гля­нуть как в «Ад», так и в «Рай», при­чем в пер­вом из них че­рез раз­вер­стое жер­ло две­рей бы­ло вид­но, как но­сят­ся крас­ные чер­те­ня­та с хво­ста­ми в фор­ме стре­лы, а во вто­ром по­ха­жи­ва­ют на­ру­мя­нен­ные ан­ге­лы го­мо­сек­су­аль­но­го об­ли­ка и в све­те ро­зо­вых люстр тря­сут свои­ми крыль­я­ми из кар­то­на. Оли­вье ша­гал и ша­гал, об­хо­дя ог­ ром­ные озе­ра пло­ща­дей Пи­галь, Бланш, Кли­ши, по­рой воз­вра­щал­ся, пе­ре­бе­гал с од­но­го тро­ туа­ра на дру­гой, раз­гля­ды­вал круг­лый ша­тер цир­ка Мед­ра­но и фо­то­гра­фии, сня­тые на аре­не; эс­т­рад­ный те­атр «Му­лен Руж» со све­тя­щи­ми­ся крыль­я­ми мель­ни­цы, пив­ную «Графф», из ко­то­рой до­но­си­лось по­звя­ки­ва­ние по­су­ды, пло­щадь Ан­вер со скве­ри­ком по­сре­ди­не и «Птичь­им ка­фе», где, как ему пред­став­ ля­лось, си­дят за свои­ми бо­ка­ла­ми ка­на­рей­ки и по­пу­гай­чи­ки; и даль­ше пе­ред ним мельк­нет то ка­фе с нег­ри­тян­ским джа­зом, то дру­гое, с цы­га­на­ми, за­тем с ак­кор­де­о­ни­ста­ми и пев­ца­ми, уго­ва­ри­ваю­щи­ми пуб­ли­ку хо­ром ис­пол­нять вме­сте с ни­ми при­пев; то рес­то­ран­чик, от­ку­да ва­ лит жир­ный чад, то стран­ная ле­ст­ни­ца ме­ж­ду дву­мя сте­на­ми, по­хо­жая на де­ко­ра­цию экс­прес­ сио­ни­ст­ско­го ки­но­филь­ма, то ка­кая-то крас­ная лав­ка с за­зы­ва­лой, оде­тым в кос­тюм из чер­но­ го бар­ха­та — под пев­ца Ари­сти­да Брюа­на — и с пун­цо­вым шар­фом на шее, при­чем за­зы­ва­ла та­щил про­хо­жих чуть ли не за ру­ки; то тан­цо­ры, что вы­шли в ан­трак­те на воз­дух; то книж­ные ла­ воч­ки с вы­став­кой в вит­ри­не; то мас­тер­ская ху­дож­ни­ка или ар­ти­ста… — и весь этот путь был по­ лон ло­ву­шек, встреч­ных люд­ских по­то­ков, гу­ла тол­пы; но­ги лю­дей, не­пре­рыв­но смы­ка­ясь и раз­дви­га­ясь, на­по­ми­на­ли цир­ку­ли, бес­ко­неч­но что-то из­ме­ряю­щие, а ве­се­лье, будь оно ис­ крен­ним или на­пу­ск­ным, таи­ло в се­бе что-то ужас­ное, как кра­ду­щая­ся в тра­вах змея, при ви­де ко­то­рой хо­лод­ный пот струй­ка­ми бе­жит по спи­не.

Вре­мя от вре­ме­ни Оли­вье за­би­рал­ся на не­боль­шие лу­жай­ки по­сре­ди буль­ва­ра и раз­гля­ ды­вал ста­ри­ков, си­дев­ших на скамь­ях и ни­как не ре­шав­ших­ся ид­ти спать, слов­но они боя­лись, как бы их кро­вать не пре­вра­ти­лась уже се­го­дня в смерт­ное ло­же; со­зер­цал влюб­лен­ных, неж­но сжи­мав­ших друг дру­га в объ­я­ти­ях; на­блю­дал за вся­ки­ми ис­ка­те­ля­ми при­клю­че­ний, втай­не на­дею­щи­ми­ся на ка­кое-то чу­до. А что­бы об­рес­ти уве­рен­ность, он на­пе­вал, сжи­мал в ку­ла­ке ко­ро­бок швед­ских спи­чек, все­гда ле­жав­ший в кар­ма­не, убы­ст­рял шаг, пы­та­ясь скрыть­ся от ми­