Герои романа вымышлены, и любое сходство с людьми живущими или умершими — результат случайного совпадения.
Человеческая натура выработала средство защиты, от тирании, которое убережет нас при любой форме правления.
Книга первая ВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА
О, заговор!
Стыдишься ты показываться ночью,
Когда привольно злу[1].
Глава 1 РЕЗНЯ В ТЯНЬЦЗИНЕ
С колокольни французского католического собора, возвышающегося на западном берегу Великого китайского канала напротив города Тяньцзинь, донесся заунывный удар колокола. Лето 1870 года выдалось жарким и влажным, и над величайшим в мире рукотворным водным путем в течение уже нескольких дней время от времени прокатывались скорбные звуки, сопровождающие панихиду. Заслышав их, кули, налегающие на длинные весла проходящих из Нанкина в Шанхай по рекам Янцзы и Вэйхэ сампанов, с тревогой вскидывали головы. Водным путем можно было добраться и до Пекина — столицы полновластной династии Цин, правящей всем Китаем.
Незатейливый колокольный звон раздражал стражу дворца наместника императора, что располагался на том же западном берегу канала неподалеку от собора. Побеспокоенные солдаты от злости топали ногами. Они могли позволить себе подобную вольность: хозяин дворца был в отъезде.
Звуки колокола нарушали покой также и обитателей узких улочек самого Тяньцзиня. Город раскинулся вдоль восточного берега канала, защищенный двумя стенами: внешней, глинобитной, и внутренней, каменной, с зубчатым верхом, окружающей Татарский город. Колокольный звон давно вызывал недовольный ропот среди жителей: все прекрасно знали, что он означает, — на католическом кладбище за собором совершается погребение.
Французский католический собор, освященный только в июне прошлого года, для большинства китайцев был точно бельмо на глазу. Это помпезное немыслимо дорогое строение, с непривычной для китайцев архитектурой казалось неоправданно огромным для малочисленной католической общины Тяньцзиня. Но каких затрат потребовало возведение собора — это забота французов. Местное же население волновал тот факт, что иноземцы дерзнули построить свою церковь на месте храма, сожженного ими и их союзниками англичанами во время войны 1861 года. Точно так же эти варвары построили свое консульство на месте бывшего императорского дворца, уничтоженного в ходе того же скоротечного конфликта, принесшего китайцам и их маньчжурским правителям столько бед.
Подобные чужие для ландшафта Китая строения постоянно напоминали о поражении двора династии Цян. Многие китайцы ненавидели маньчжуров, два столетия назад хлынувших с севера под своими Восемью знаменами, чтобы свергнуть династию Мин. Однако заокеанских дьяволов они ненавидели пуще того. Народ ждал от императора сигнала к восстанию и готовился сбросить варваров в море. Император же пока был еще ребенком, за которого страной управляли его мать и мачеха — обе вдовствующие императрицы. Но они ничего не предпринимали, оставаясь запертыми в Запретном городе среди высоких пурпурных стен, отгородивших Пекин от внешнего мира.
По городу ползли слухи, будто варвары приносили в жертву своему дьявольскому Богу китайских младенцев. А этот звон? Уж не по похороненному ли он младенцу? В течение месяца этот колокол звонил десятки раз. В городе свирепствовала холера, но многие сомневались, что каждый удар колокола извещал о естественной смерти, и хотели бы докопаться до истины.
В женском монастыре Святого Винсента де Поля, расположенного за городской стеной, звук колокола слышался еще громче. Без видимых причин местные жители относились к его монахиням с большой подозрительностью.
Сестра Франсуаза устало вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, с чувством отчаяния глядя на крошечное тело, распростертое на койке. Лицо ребенка исказилось от мук, он задыхался, широко открыв рот, — холера убивала его.
В дальнем конце комнаты коротко всхлипнула сестра Эме, самая молодая из десяти монахинь монастыря — ей было двадцать два года. Три года назад, сразу после завершения срока послушничества, она добровольно вызвалась отправиться в Китай.
Эта красивая девушка, не очень высокая, но стройная и выглядевшая элегантной даже в простой белой рясе, воспитывалась в хорошей семье и поехала на Восток, движимая романтическими порывами. Теперь ее иллюзии развеялись в атмосфере зловония и скорби.
Сестра Франсуаза пересекла комнату и встала рядом с девушкой. Самой Франсуазе только исполнилось тридцать лет, но в Китае она провела восемь из них. В отличие от Эме, она была высокой и статной женщиной. Мсье Фонтанье, консул Франции, который часто посещал монастырь, не уставал повторять, что преступно обрекать Франсуазу на вечную девственность — без сомнения, ее полногрудое тело Богом создано для материнства.
Визиты мсье Фонтанье немного развлекали монахинь: он был земным напоминанием о мире, который они отвергли. Но в последние несколько недель ничто не могло заставить их улыбнуться.
Дверь отворилась, и в комнату торопливо вошла сестра Адель, самая старшая из монахинь, маленькая и смуглая. Ее энергия, казалось, передается окружающим.
— Поторопитесь, мать игуменья хочет поговорить с вами.
Франсуаза и Эме сполоснули руки, спустились по лестнице к кабинету матери игуменьи и остались ждать у двери. Тем временем мать игуменья пыталась втолковать жене вновь прибывшего французского чиновника основы китайского языка.
— Понимаете, мадам, — объясняла она, — когда над буквой «ч» стоит апостроф, она произносится как «ц». Когда его нет — как мягкое «ш» или, точнее, «сь». Так, «ч'инг» произносится «цин», а «чинг» звучит как «син».
— Я никогда не пойму этих премудростей, — жаловалась мадам Дёнэ. — А что касается вдовствующих императриц, как их правильно называть?
— Их титулы соответственно: «Тз'уан» произносится «Цыань», то есть старшая императрица, и
