— Возможно, теперь он переменит свое решение, но я не сомневаюсь, что он намеревался просить руки Хелен.
— Намеревался? Это ничтожество? И ты серьезно собираешься позволить своей дочери выйти замуж за миссионера? А затем скрыться где-то, в китайской глубинке?
— Если она этого хочет, то да, — сказала Люси с несвойственной доселе решимостью.
Оказалось, что Хелен как раз именно этого и хотела. Джеймс собрался было разыграть из себя строгого папашу и запретить ей, но затевать семейные распри он желал меньше всего.
— Я бы только хотел убедиться, — сказал он ей, — что ты по-настоящему его любишь, а не просто пытаешься досадить мне или как-то загладить прошлые трения в наших отношениях.
— Я и в мыслях никогда не держала досадить тебе, папа. Я люблю Муррея, и он любит меня. Что касается наших с тобой предшествующих отношений, ну... они были несколько нецивилизованными, не так ли? Кстати, и тетя Джоанна вышла замуж за миссионера.
— Я-то считал, что одного такого замужества на семью вполне хватит, — пробормотал Джеймс. — Очень хорошо, Хелен. Если ты настаиваешь, я дам свое благословение. И помни: мы всегда будем рады тебе помочь, если что-то сложится не так, как тебе хотелось бы.
— Я так и сделаю, — согласилась она, однако злость ее не прошла, и она не поцеловала его на ночь.
О помолвке Хелен еще не было объявлено, когда пришло тревожное сообщение от Чжан Цзиня: Цыси заболела. Чжан не очень распространялся о причине и симптомах болезни, его больше заботила утрата ею власти. Цыань и ее евнухи вынуждены были взять под свой контроль правительство, и он опасался, что это положение примет необратимый характер.
Джеймс прекрасно понимал: смерть Цыси или ее неспособность вернуться к правлению империей весьма отрицательно повлияют на его собственные дела. Самому ехать в Пекин не имело резона, поскольку только одна Цыси могла позволить ему пройти в Запретный город, на что в нынешнем состоянии она была неспособна. Тем не менее он постарался разузнать все что только можно через своих агентов. Оказывается, непосредственно перед болезнью Цыси дала отставку Жунлу, в пух и прах рассорившись с ним. По поводу чего? Может, Жунлу слишком блудил от нее? Или он осмелился чересчур часто критиковать ее? Поскольку никто не мог описать точных симптомов ее болезни, наиболее вероятным представлялось, что Цыси переживала климактерический срыв.
Джеймс испытал несказанное облегчение, получив в октябре еще одно письмо от Чжан Цзиня, в котором тот сообщал, что его хозяйка оправилась от болезни и вновь заправляет всеми делами.
Обручение Хелен Баррингтон и Муррея Скотта было отпраздновано в лучших традициях, хотя, к неудовольствию Джеймса, Хелен настояла на том, чтобы их венчал сам Джонас Эпплби.
— Благодаря Хелен местное население, там, в верховьях реки, проникнется доверием к нашей маленькой компании, — поделился Эпплби с Джеймсом. — У вашей девочки, господин Баррингтон, есть все для этого: внешность, талант, энтузиазм. К тому же она говорит по-китайски, как местная жительница.
— Она и есть местная жительница, господин Эпплби, — напомнил ему Джеймс.
Он чувствовал, что, похоже, излишне бурно реагировал на выбор Хелен. Люси, по крайней мере, была согласна, а Джейн, исходя из своего опыта, считала: люди должны делать то, что им нравится. В новом году все волнения по поводу Хелен были и вовсе забыты, так как пришло новое тревожное письмо от Чжан Цзиня, который в последнее время стал постоянным корреспондентом Джеймса.
«Хочу просить вас, Баррингтон, — писал евнух, — помнить, что величие всегда окружено слухами и что по своей природе величие никогда не может опровергать клевету. Имейте в виду следующее: наша вдовствующая императрица виновна только в одном преступлении — если это можно назвать преступлением: она стремится к возвышению династии, а путь этот лежит через возвышение империи».
Это таинственное послание вначале вызвало у Джеймса недоумение. Хорошо, что слухи вскоре достигли Шанхая, и все зазвучало совсем иначе после сообщения о смерти императрицы Алюты.
— Он брехло, — объявила Цыси, — и всегда был брехуном.
— Но теперь он мертв, ваше величество, — сказал Ли Хунчжан.
— Сказать такое... — пробормотала Цыси.
— Люди верят в то, что человек говорит на смертном одре, ваше величество.
— Все это набор лжи, клевета.
— Тем не менее, ваше величество...
Цыси взорвалась в гневе.
— И ты веришь в эту клевету! — воскликнула она. — Ты, именно ты, Ли! На кого же тогда мне надеяться, как не на тебя! Вокруг меня собрались сплошные негодяи.
Ли Хунчжан, несмотря на свою внушительную комплекцию и уравновешенный характер, казалось, готов был бежать. Он никогда прежде не видел свою госпожу в таком состоянии. Вены вздулись у нее на лбу, обнажившиеся в оскале зубы сверкали белизной.
— Сообщи всем! — закричала она. — Я сниму головы с плеч этих клеветников. Даже самых высокопоставленных! Пусть знают! И запомни это сам!
Ли Хунчжан поднялся с колен и, пятясь, двинулся из залы для аудиенций. Чжан Цзинь ждал у двери и вышел вместе с ним.
— Она очень, разгневана, — с трудом выдавил Ли, — с ней может случиться припадок. Я только доложил ей: на базарах, мол, шепчутся о том, что Вань Лицюнь якобы рассказал перед смертью. И это вызвало такой бурный гнев ее величества...
Ли был в ужасе.
— Просто у нее сегодня такое настроение, — заверил его Чжан Цзинь. — Поверьте мне, маршал Ли, Цыси слишком высоко ценит ваш талант и лояльность, чтобы по-настоящему разозлиться на вас. Обещаю, в следующий раз, когда вас примет ее величество, она будет такой же любезной, как и прежде.
Ли отбыл, удрученно качая головой, а Чжан Цзинь поспешил в залу для аудиенций. Цыси поднялась со стула и стояла у окна, медленно помахивая веером. За время болезни она похудела, однако выглядела даже лучше и здоровее, чем прежде.
— Его превосходительство очень расстроен, ваше величество, — сообщил Чжан.
— Иначе и быть не могло. Ему поделом досталось за те слухи, что он мне принес, — ответила Цыси. Казалось, она полностью восстановила контроль над собой, но Чжан Цзинь прекрасно знал, что она ни при каких обстоятельствах не теряла самообладания. Гнев Цыси был всегда очень тщательно отмерен.
— Тем не менее, ваше величество, не верится, чтобы Вань Лицюнь выболтал содержание вашей беседы с Цюньци незадолго до смерти императрицы.
— А как он узнал об этом? Ему что, сказал сам Цюньци?
— Старик клянется, что не рассказывал никому о той беседе, ваше величество.
— Могу ли я ему верить?
— Кто знает? Последние события тяжело отразились на его рассудке. Нелегко приучать собственную дочь к опиуму, а затем следить, чтобы она принимала его смертельными дозами. Но несмотря ни на что он клянется в своей вечной преданности вам и династии, ваше величество. То, что Вань Лицюнь выступил с подобным обвинением, а затем покончил с собой — чистая случайность. Оно не может быть не чем иным, кроме клеветы.
— Слухи, наветы, — пробормотала Цыси. — Люди обычно безоговорочно верят тому, что кто-либо говорит, перед тем как убить себя. А вот то обстоятельство, что слухи стали распространяться именно в то время, когда я болела и мои враги считали меня обреченной, не может быть случайным совпадением. Хорошо, я докажу, что они заблуждались, все до единого. Ты принял меры против этих измышлений?
— Я написал всем, кому следовало, ваше величество.
— Ты написал Баррингтону?
— Конечно, ваше величество.
— И что он ответил?
— Ответ я еще не получил, ваше величество. Но Баррингтон, как и Ли, как все великие мандарины,
