Теплов едва ли видел когда своего гетмана и президента таким сердитым. Кажется, понял, какое производит впечатление и его начальник:
– Устал я до смерти… А мне ведь еще к солдатам… Теплов коротко поклонился и быстро вышел. Надо бы прилечь на часок, чтоб главное дело с рассветом начать…
Гроза пронеслась в пять минут и затихла, словно чего-то выжидая. Духоту петербургских улиц она не размела. Раскрытые окна, выходящие в сад, не давали прохлады. Кирилл Григорьевич покашлял громче обычного. Вошедший камердинер не понял, чего хочет хозяин.
– Умыться.
Гетман прошел в туалетную комнату, где уже гремел тазом кто-то из слуг, сбросил пропотевшую сорочку:
– Похолоднее полей, Никита.
Пока камердинер растирал его плечи, решился: полчаса надо все-таки подремать. Спальня была рядом. Запрокидываясь на кровать, наказал:
– Не больше получаса. Поднимай хоть кулаками!. Город спал, ни о каких передрягах не думая. И он так же бездумно ткнулся головой в подушку, и…
…словно в этот же момент забарабанили по плечам кулаки:
– Ваше сиятельство! Я и так пяток минут прибавил… грешен…
Добрым слугам такой грех можно было простить.
VI
Гроза пощадила это тревожное утро. Она несколько раз собиралась, истинно грозилась, швыряя в ночных путников пригоршни воды, но всякий раз лишь шаловливо смеялась. Солнце прорывалось сквозь тучи, а потом и вовсе выкатило во весь шар. Благо как омыло землю, не натворив грязи!
Кирилл Григорьевич с двумя сержантами быстро докатил до деревни Калинкиной, где стоял его полк. Это на той стороне Петербурга, по Петергофской дороге. Он знал, что за Екатериной Алексеевной послан экипаж с Алексеем Орловым; возле Монплезира могло не найтись ни лошадей, ни колес. Экипаж был простой, наемный, навстречу, на смену ему, был выслан другой, получше, с четверкой лошадей, во главе с Орловым Григорием, который в Ямской слободе нанял для себя еще и парную коляску. С Екатериной Алексеевной могли быть прислужницы, куда всем деваться.
Командир Измайловского полка прибыл в коляске, но ему тут же подвели полкового коня. Он не был лихим наездником и, чуть покряхтывая, поднялся в седло. Из-под руки посмотрел, как раз на солнце. Были высланы впередсмотрящие, но пока дорога пустовала. Весь полк высыпал на плац, и порядка, конечно, не было. Солдаты вперемешку с сержантами и офицерами. Какой порядок во время бунта? Вокруг лошади командира крутилось живое кольцо, пехотное, с примкнутыми штыками, которые называли по-гвардейски: багинетами. Так ли, этак, суть одна: выпад вперед да и пыряй противника, коль не сдается. Но громоздкое оружие даже командирской лошади несколько раз по бокам задели. Ординарцы пытались оттеснить возбужденную толпу, но командир покладисто разрешил:
– Пускай разомнутся, пока некому присягать.
Переговариваясь с ближними офицерами, он упустил момент, когда коляска, довольно невзрачная, нанятая в Ямской слободе, въехала в ворота и стала приближаться к полковой избе. Бежавший впереди Григорий Орлов напомнил:
– Государыню встречайте!
Солдаты опередили и командира полка, и своих ротных, хлынули ощетиненной толпой навстречу, крича:
– Здравствуй, наша матушка!…
– … благодатная Екатерина!…
– …виват, виват!…
К одиноко остановившейся у полковой избы коляске было уже не протолкаться. Рослая лошадь командира полка с трудом пробивала грудью солдатскую толпу. Пешие ординарцы взяли под уздцы уже у самой коляски. Командир полка грузно спрыгнул на песок плаца и, отсалютовав шпагой, опустился на колени перед скромно сошедшей с подножки женщиной. В ней не было ничего царственного; запыленное черное платье, и только. Чего ж так раскатисто покатилось «ура»? Не обращая внимания на стоящего коленопреклоненно командира, люди силились поцеловать подол дорожного платья, толклись бестолково рядом, пока Кирилл Разумовский громко и четко говорил:
– Императрица и Самодержица Всероссийская, тебе с полной ответственностью за себя и свой полк присягает командир Измайловского полка Кирилл Разумовский!…
Подоспевшие офицеры, каждый на свой голос, стали строить роты:
– Пе-ервая рота… направо-о!…
– Вторая рота, ко мне!…
– Третья рота!…
В несколько минут беспорядок на плацу сменился четкими линиями железно блестевших прямоугольников. Офицеры заняли места впереди своих рот, с обнаженными шпагами на откинутой руке. Поднялся с колен и командир полка, требовательно спросил:
– А за батюшкой послали? Кто-то весело ответил:
– Идет… но не так чтоб шустро!…
Отец Алексей Михайлов состоял полковым священником Измайловского полка восемнадцать лет; он благословлял полкового командира на служение полку лет четырнадцать назад. Постарел, но довольно бодро поспешал в полном облачении, с крестом и Евангелием. Солдат-причетник тащил за ним налой, покрытый парчой. Тишина установилась такая, что воркотня скворцов на березах парка давила дыхание. В этой тишине Екатерина Алексеевна опустилась на колени, приложилась ко кресту и Евангелию и скромно стала за спиной священника. Солдатские головы обнажились; в переполохе не все успели похватать ружья, но те, у кого они были, взяли «на молитву».
Отец Алексей Михайлов знал свое дело. Старческий голос его звучал громко, пасхально:
– Присягнем же службой честной Государыне нашей Екатерине Алексеевне… персты как для крестного знамения… повторяйте за мной слова присяги воинской…
Взметнулись рукава мундиров над белыми париками, раздался многоустый хор:
– Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред святым Его Евангелием!…
Когда обряд присяги закончился, командир полка снова отдал честь Екатерине Алексеевне:
– Ваше величество, куда прикажете вести полк?.. Ответил Григорий Орлов, вставший по правую руку
Государыни:
– К семеновцам, известно!
Кириллу Разумовскому не понравился ответ, данный за Государыню, да и ей стало неловко. Подсаженная Орловым, она села в коляску. Обочь в седле пристроился командир полка с несколькими офицерами. Впереди полка священник; без команды, едино по взмаху его креста двинулся полк. Улицу захлестывало, подметало это великое воинское шествие. На подходе к Фонтанке уже слышались барабаны, бьющие тревогу. По мостам Сарскому и Новому встречь бежали возбужденные семеновцы. Полки смешались под крики «ура!». В их массе совсем затерялась женщина, в посеревшем от пыли платье. А там еще пуще – от Аничкова моста бежали гиганты-преображенцы; это радовало, пожалуй, больше всего: командиром полка был сам Петр III. Преображенцы возбужденно сообщали, как они урезонивали своих слишком ретивых офицеров:
– Ворота запирать стали!
– Поручик Воронцов!…
– Капитан Измайлов!…
– Майор Воейков шпагой стал с коня рубить… чаго там, в штыки взяли, еле живой в реку кинулся!…
