Отец сердито посопел, потом успокоился, встал, обнял меня за плечи, и мы пошли на кухню.
Мама уже накрыла на стол, причём похоже было, что они собираются принимать в гости футбольную команду, которая не ела три дня. С большим трудом мне удалось отбиться и убедить их, что у меня сегодня обед со специально приглашённым коллегой, который очень обидится, если я поем без него. Потом ещё пятнадцать минут ушло на объяснение, что это за коллеги могут быть мною специально приглашены и зачем. И ещё пять минут – чтобы объяснить, почему я не пригласил этого коллегу к ним, ведь они бы с удовольствием накормили нас обоих. Я искренне поблагодарил сам себя за то, что сразу повёл разговор о коллеге в мужском роде и мне не пришлось ещё полчаса объяснять, что это у меня за коллега- женщина.
Мы попили чаю с прекрасной маминой выпечкой, и я откланялся.
Верба выполнила оба задания с честью. Пока нам несли заказ, она вкратце описала мне свои телефонные злоключения. По её словам, ей пришлось пробить железобетонную оборону целого батальона медсестёр, прежде чем у неё всё-таки взяли номер мобильного телефона с обещанием передать его доктору Клочко. И уже через пять минут перезвонил доктор. Едва он услышал волшебное словосочетание, тут же предложил встретиться. Она договорилась на завтра, на одиннадцать утра.
–?Надеюсь, это не слишком рано? – спросила она лукаво.
Я сказал, что готов встречаться с доктором хоть ночью в бурю на краю земли.
Деньги она Хаиму перевела, в доказательство чего дала мне квитанцию о пополнении счёта. Я похвалил её и без паузы начал готовить Вербу к знакомству с моими друзьями. Мне этот трюк всегда удавался с трудом, потому что практически невозможно объяснить неискушённому человеку, что одетые в рваные свитера небритые недоросли, матерящиеся через слово, на самом деле умнейшие люди с душой кристальной чистоты. Но Верба, похоже, была из искушённых.
–?Нечего меня пугать своими друзьями, – сказала она уверенно, – у меня у самой такие друзья, что приснятся ночью – топором не отмахаешься. Я думаю, что ты дружишь с милыми и приятными людьми, и с удовольствием схожу с тобой к ним в гости.
Я успокоился и уже с некоторой иронией наблюдал дома за её предвечерними приготовлениями, не слишком, впрочем, интенсивными: подкрасилась, расчесалась и что-то совершенно неуловимое поменяла в гардеробе. Вот ещё одна вещь, от которой я уже успел отвыкнуть: эта женская одежная неуловимость. Вроде бы одета во всё то же самое – но выглядит как-то…
Уже войдя в подъезд, я услышал обычный громогласный смех и голоса, пытавшиеся его перекричать. Я позвонил, и через несколько секунд Борода открыл мне дверь со словами:
–?Правда, да? Клёст, подтверди. – И кивнул в сторону комнаты.
–?Конечно, – сказал я и крикнул громче, чтобы в комнате было меня слышно: – Разумеется.
–?А о чём речь? – переспросил я Бороду, снизив голос до шёпота.
–?О ЧМЯКе, – так же тихо ответил мне Борода. – Я говорю, это был позор, а не футбол.
–?А ты не прячься за чужие спины! – кричал из комнаты Кун.
Мы разделись и прошли внутрь.
Квартира, где мы всегда собирались, досталась Бороде по наследству, сам он жил в другом месте. Борода собирался эту квартиру продать, но для этого вроде бы надо было сделать здесь ремонт, а для этого надо было выделить деньги и время, и всё это было лень, в общем, квартира оставалась в своём первозданном виде. Сейчас уже редко увидишь такие советские интерьеры в домах у людей моложе сорока – комната со старыми, отклеивающимися обоями, туалет с крашеными стенами и, главное, чудовищно ностальгическая советская кухня с разваливающимся столом и табуретами, покрытыми уже выцветшей белой краской, эмалированной раковиной, советской газовой плитой и цветными ПХВ-плиточками на полу. Мы прошли в комнату, где вокруг стола, ломящегося от яств – салатов, блюда с окорочками и трёх бутылок текилы, стояли кровать, кресло и три стула.
–?А тебя чемпионат чем не устраивает? – спросил Кун, когда мы вошли.
–?Это был первый серьёзный удар по футболу, – сказал я, – от которого он так и не оправился.
–?Вот-вот, – сказал Борода, входя на кухню вслед за нами, – футбол умер.
Все уже были в сборе. Очевидно, слухи о пятом размере распространялись у нас дома быстрее, чем слухи о поисках мёртвых людей в Одессе.
–?Футбол умер в две тысячи четвёртом, – поправил я Бороду и представил всем Вербу, а затем по очереди представил ей сидящих за столом. Все приветливо поздоровались, кроме Высокого, который буркнул что-то нечленораздельное.
–?Как дитё? – спросил я его, пока Китюня рассуждала, что наконец-то она перестала быть здесь единственной особой женского пола, не считая настурции; кто-то рассказывал Вербе, что со мной нельзя связываться; Борода рассуждал о смерти футбола, а все присутствующие мужчины стоически боролись со взглядом, который притягивался магнитом пятого размера. – Какает?
Я смутно представлял себе, что такое маленькие дети, но точно знал, что самый важный вопрос – какает ли малыш.
–?То какает, то не какает, – тоскливо ответил Высокий.
–?А жена как? – спросил я.
–?Тоже то какает, то не какает, – ответил он равнодушно и посмотрел на меня.
–?Что с ним? – спросил я Бороду.
Борода пожал плечами.
–?С женой поссорился?
– Не знаю, спроси его сам.
–?Что с тобой? – спросил я Высокого.
–?Жизнь – дерьмо, – сказал он, и я понял, что он всё-таки поссорился с женой.
–?Вот-вот, – сказал Кун, – давайте лучше выпьем.
Борода критиковал сборную Греции с её чудовищным антифутболом, а Кун прибавил громкости на магнитофоне, чтобы его заглушить.
–?Ты не затыкай оппонентам рот, – сказал я, – я вообще перестал смотреть футбол после победы Греции в финале.
–?Ну вот что это за снобизм? Вот этот вот, – Кун показал на Бороду, – мне всё время твердит про какие- то «футбольные страны» и «нефутбольные страны». Где он нашёл этот «футбольностраномер», который определяет, в какой стране можно проводить чемпионат мира, а в какой – нельзя?
Я пожал плечами:
–?Ты же смотрел игру Италии и Южной Кореи? Ты ведь это видел, верно?
–?Видел. Ну что, бывают хорошие игры, бывают лажовые игры. В этом вся суть! Без этого было бы неинтересно. Вот скажи, ты тоже, как этот придурок, не смотришь больше футбол?
–?Не смотрел действительно, – кивнул я, – с 2004-го и до этой весны. Потому что выяснилось, что на любой антифутбол может найтись свой антиантифутбол, что и показала нам сборная Украины, высадив греков из отбора.
Магнитофон заиграл первые аккорды «Work it out», а потом запел голосом Джо Эллиота.
–?Ой, выключи это, – сморщился Высокий.
–?Ты не любишь «Деф Леппард»? – поражённо спросил Чеги.
–?А за что их любить? За педерастическое это блеянье? «Посыпь меня-а сахарком». – Высокий не попадал в ноты, и строчка прозвучала действительно ужасно.
–?Ну хотя бы за офигенное название, – сказал Чеги.
–?Вот, кроме зачётного названия, у них ничего больше и нет.
–?Ты не прав, – сказал Борода Высокому, – у них полно отличных песен: «Make love like a man», «Action».
–?Лучшая песня «Деф Леппард» – «Now», – сказал Кун. – Семинотный гитарный переход от куплета к припеву в этой песне, по-моему, вообще один из лучших гитарных ходов в истории рок-н-ролла.
–?Лучшая песня «Деф Леппард» – «From the Inside», – сказал я, – только она почему-то малоизвестна, и ни в одном сборнике лучших песен её нет.
Чеги произнёс тост, мы выпили. На магнитофоне заиграла «Kickstart my heart».
