– Нет, вы послушайте, – зарокотал Шинкарев. – Он меня учил, как удобрения доставать. В озерах у нас, говорит, илу много под названием сапропель. Его раньше земство со дна черпало, как нечистоты из уборных. А вы, говорит, брезгуете.
– Окунуть бы его самого в этот сапропель да за ноги подержать – вся бы дурь вышла, – сказал от котла егерь, схлебывая с ложки горячую уху.
– А за что Парфенова наказали? – спросил Павлинов.
– Там у них лабуда вышла. Соседи подрались из-за коридора. А Парфенов виноватый, что вовремя не разнял, – сказал Стенин.
– Стеганул бы ты его через газету, – обернулся Павлинов к Федулееву. – Склочник, мол, спокойно работать не дает.
– Сложно… У меня жена его работает главбухом.
– Подумаешь, какая шишка, – усмехнулся Шинкарев.
– Как-то неудобно, – произнес Парфенов. – Ведь он инвалид.
– Чего?! – спросил егерь. – Подумаешь, хромой. Да еще без костыля ходит. Он поболе нас с тобой заколачивает.
– Ты на мотоцикле ездишь, и то на служебном. А он на личном автомобиле, – поднял палец Шинкарев.
– Постой, а на него вроде бы жалобу подали соседи, что он незаконно отхватил часть общего коридора, – сказал Стенин Павлинову. – Вот и прикажи ему перенести дверь обратно.
– В том-то и беда, что по закону. Дура Фунтикова успела провести через исполком это решение.
– Катька, что ль?
– Она. На старости лет за инвалидами ухлестывает.
– Сладкую жизнь с Овсовым вспоминает.
– Га-га-га!
– Уха готова!
– Мужики, хватит трепаться! За дело. Где кружки? Федя, Коля, позовите-ка пасечника! Пусть меду сюда тащит. Да ложек деревянных… А то железными рот обожжешь.
На другой день пополудни Федулеев вызвал к себе в кабинет сотрудника газеты Сморчкова и сунул ему жалобу, подписанную Зинкой и Еленой Александровной.
«Мы, нижеподписавшиеся, просим обуздать Полубояринова, поскольку он захватил общую территорию коридора путем переноски двери на полтора метра…»
– Но тут нет резолюции товарища Павлинова. А ведь жалоба ему адресована, – сказал Сморчков, кончив читать жалобу.
Федулеев, красный, одутловатый от вчерашней охоты, помотал головой и сделал губами эдакое «р-р-р», будто его только что стошнило, потом сердито, с недоумением поглядел на Сморчкова:
– А я тебе что, не авторитет? Понимаешь, склочника привести к порядку надо?!
– Дак я не против, – заморгал своими светлыми ресницами сотрудник редакции.
– Ну?! Сходишь к нему и осторожно, издалека, вроде бы с сочувствием расспроси его. И пошире окинь, пообъемнее! Чем недоволен? На кого претензии имеет? И тому подобное… А потом в захвате общей территории обвини. Ткни его в полтора квадратных метра. Мордой об пол. Понятно?
– Сообразим.
Витя Сморчков был человеком творческим, исполнительным. Его посылали на задание, когда нужно было из воровства, мошенничества или мордобойства извлечь высокую мораль насчет служения обществу… И с этой высоты горьким укором, призывом к совести, разуму поставить в строй паршивую овцу, отбившуюся от стада.
Сухонький, тихий, весь в коричневых конопатинках и в желтом пушке, очкастый и уши лопухами со спины, как у тушканчика, он сам вызывал к себе сострадание. «О чем тебе рассказывать, очкарик?» – спросит умиротворенно иной напроказивший бедолага. «А вы мне про себя, про свое прошлое. Случаем, не обижали ли вас?» Кого же не обижали на Руси? И кому не хочется поплакать в жилетку? Витя Сморчков охал, переживал, возмущался… Словом, настраивался на волну, а потом уж извлекал мораль.
Павел Семенович встретил Витю, как родного брата.
– Не обижали?
– Ну, что вы? Как без этого? Было, было…
Мария Ивановна как своему сотруднику – все-таки она главбух в редакции – поставила ему наливочки вишневой, грибочков маринованных:
– Кушайте! Не побрезгайте… И кто же вас надоумил зайти? – хлопотала она вокруг Вити. – Вы свой человек – перед вами как на духу. Вот она, видите, дверь? На полтора метра перенесли. Дымоход мешал. А главное, Чиженок одолевал.
Но Витя мало интересовался дверью. Он все на обиды напирал. Покопайтесь в памяти, вспомните! Павел Семенович вспомнил, что в каком-то сорок восьмом или девятом году его снять хотели. Сначала зубной кабинет перевели на хозрасчет, а потом добавили еще одного техника. А у него, Павла Семеновича, весь инструмент для себя приспособлен.
– Видите, я ж об одной ноге, да и рука левая не того – пальцы не гнутся. Вот я и перевел все оборудование на одну руку и ногу. А тут приказ: в две смены работать. Кому ж здоровому со мной захочется работать? Нашелся один умник из областного здравотдела – мы, говорит, на поток зубную технику должны
