Они поехали домой и сказали о случившемся Халльгерд. Она очень обрадовалась. Раннвейг, мать Гуннара, сказала:
– Люди говорят, что недолго радуется рука удару. Так будет и тут. Однако Гуннар на этот раз вызволит тебя. Но если Халльгерд удастся еще раз подбить тебя на такое дело, то тебе не уйти живым.
Халльгерд послала человека в Бергторсхваль рассказать об убийстве, а другого она послала на тинг рассказать об убийстве Гуннару. Бергтора сказала, что не будет тратить бранных слов на Халльгерд, потому что не так мстят за такие дела.
XLIII
Когда человек, что был послан на тинг, рассказал Гуннару об убийстве, тот сказал:
– Плохая это весть. За всю жизнь не приходилось слышать худшей. Нам нужно сейчас же поехать к Ньялю, и я надеюсь, что он поступит великодушно, хоть это и сильное испытание его терпению.
Они отправились к Ньялю н вызвали его, чтобы поговорить с ним. Он сразу же вышел к Гуннару. Они начали разговор, и сначала с ними не было никого, кроме Кольскегга.
– Печальную весть должен я передать тебе, – сказал Гуннар. – Торд Вольноотпущенников Сын убит. Назначь сам виру за него.
Ньяль помолчал и потом сказал:
– Хорошо, – сказал он, – я назначу виру. По очень может быть, что мне придется выслушать упреки моей жены и сыновей, потому что им это придется очень не по душе. Но я все же решусь на это, потому что знаю, что имею дело с честным человеком. А кроме этого, я не хочу, чтобы из-за меня кончилась наша дружба.
– Ты не хочешь, чтобы при нашем разговоре были твои сыновья? – спросил Гуннар.
– Нет, – ответил Ньяль, – потому что они не нарушат моего слова. Но если они будут сейчас здесь, то помешают нам помириться.
– Ладно, – сказал Гуннар, – пусть один ты будешь принимать виру.
Они подали друг другу руки и быстро договорились. Ньяль сказал:
– Я назначаю две сотни серебра. Или, по-твоему, это много?
– По-моему, это не слишком много, – ответил Гуннар и пошел в свою палатку.
Сыновья Ньяля пришли домой, и Скарпхедин спросил у отца, откуда у него такие большие деньги. Ньяль сказал:
– Знайте же: Торд, который воспитывал вас, убит, и мы с Гуннаром помирились, и он заплатил двойную виру.
– Кто убил его? – спросил Скарпхедин.
– Сигмунд и Скьяльд, а Траин был при этом, – сказал Ньяль.
– Видно, немало их потребовалось для этого, – сказал Скарпхедин, – но когда же нам представится случай поднять оружие?
– Скоро, – сказал Ньяль, – и тогда никто не станет тебя удерживать, а пока что я хочу, чтобы вы не нарушали моего слова.
– Не нарушим, – сказал Скарпхедин, – но если между нами снова ляжет тень, то мы вспомним старые обиды.
– Я не стану тогда мешать вам, – сказал Ньяль.
XLIV
И вот народ поехал с тинга домой. Когда Гуннар вернулся домой, он сказал Сигмунду:
– Ты неудачливее, чем я думал, и плохо применяешь свои способности. На этот раз я заплатил за тебя, но ты не должен больше поддаваться на подстрекательства. Ты непохож на меня. Ты часто смеешься и издеваешься над людьми. Мой нрав вовсе не таков. Ты потому-то и дружишь с Халльгерд, что у вас много общего.
Гуннар долго укорял его, но тот отвечал ему учтиво и сказал, что с этих пор будет слушаться его советов больше, чем раньше. Гуннар сказал, что тогда все будет хорошо.
Гуннар и Ньяль продолжали оставаться друзьями, хотя между их домашними приязни не было.
Однажды случилось, что в Хлидаренди из Бергторсхваля пришли нищенки. Они были болтливы и злоязычны. У Халльгерд был дом, где женщины занимались рукоделием, и она часто сидела в нем. Там были Торгерд, ее дочь, Траин, Сигмунд и много женщин. Ни Гуннара, ни Кольскегга там не было. Нищенки вошли в дом, Халльгерд поздоровалась с ними, велела дать им место и спросила, где они ночевали. Те ответили, что в Бергторсхвале.
– А что поделывал Ньяль? – спросила она.
– Старался усидеть, – сказали они.
– Что делали сыновья Ньяля? – спросила она. – Ведь они считают себя теперь совсем особенными.
– Росту они большого, но разума у них мало, – сказали они. – Скарпхедин точил секиру, Грим делал древко к копью, Хельги прилаживал рукоять к мечу, а Хаскульд приделывал ручку к щиту.
– Они, верно, задумали что-то важное, – сказала Халльгерд.
– Этого мы не знаем, – ответили они.
– А что делали работники Ньяля? – спросила Халльгерд.
– Не знаем, что делали другие, а один возил навоз на холмы.
– Зачем это? – спросила Халльгерд.
– Он сказал, что там нужно удобрить землю лучше, чем в других местах, – сказали они.
– Не во всем разумен Ньяль, – сказала Халльгерд, – хоть он и все знает.
– Как это? – спросили они.
– Я сейчас скажу вам, – сказала Халльгерд. – Почему он не возит навоза себе на подбородок, чтобы быть как другие мужчины? Мы зовом его безбородым, а его сыновей – навознобородыми. Сложи об этом стихи, Сигмунд. Покажи нам, что ты скальд.
– Я готов, – сказал он и сложил три или четыре висы, и все эти висы были злые.
– Молодец, – сказала Халльгерд, – что ты слушаешься меня.
Тут вошел Гуннар. Он стоял перед домом и слышал все. Все вздрогнули, когда увидели, что он вошел, и смолкли, хотя до этого стоял громкий смех. Гуннар был в сильном гневе и сказал Сигмунду:
– Глупый ты человек, и не стоит давать тебе советы, раз ты поносишь сыновей Ньяля и, что еще хуже, его самого после всего того, что ты сделал им. Ты поплатишься за это жизнью. А если еще кто-нибудь повторит эти насмешки, то я выгоню его и буду в гневе на него.
Все так боялись его, что никто не посмел повторить этих насмешек. Затем он ушел.
Нищенки поговорили между собой и решили, что Бергтора наградит их, если они расскажут ей, что слышали. Затем они поехали туда и, не дожидаясь вопросов, рассказали Бергторе наедине все, что слышали.
Когда мужчины сидели за столом, Бергтора сказала:
– Вам есть подарки. Мало вам будет чести, если вы не отплатите за них.
– Что это за подарки? – спросил Скарпхедин.
– Вам, моим сыновьям, один подарок всем вместе: вас назвали навознобородыми, а моего мужа – безбородым.
– Мы не женщины, – сказал Скарпхедин, – чтобы сердиться из-за мелочей.
– За вас зато рассердился Гуннар, – сказала она, – а его считают человеком мирным. Если вы снесете эту обиду, то вам уже никогда не отомстить за свой позор.
– Нашей старухе нравится подстрекать нас, – сказал Скарпхедин и ухмыльнулся, но на лбу у него выступил пот, а щеки покрылись красными пятнами. Это было необычно. Грим молчал, закусив губу. Хельги сидел как ни в чем не бывало. Хаскульд пошел с Бергторой, но она снова вернулась, вне себя от злости. Ньяль сказал:
– Тот, кто едет тихо, тоже добирается до цели, жена. Но ведь, как говорится, о мести всегда двойная молва: одним она кажется справедливой, другим – наоборот.
А вечером, когда Ньяль лежал в постели, он услышал, что кто-то снял со стены секиру так, что она громко зазвенела. Там была каморка, где обычно висели щиты. И вот Ньяль видит, что их нет на месте. Он спрашивает:
– Кто снял наши щиты?
