И она сказала еще одну вису:
После этого Тангбранд и Стейнунн расстались, и он отправился со своими спутниками на побережье Бардастранд.
СІІІ
На Бардастранде, в Хаги, стоял двор Геста, сына Оддлейва. Он был очень мудрым человеком и мог предсказывать судьбу. Он задал пир Тангбранду и его людям. Их приехало в Хаги шесть десятков человек. А там, говорили, собралось две сотни язычников и еще ждали берсерка по имени Отрюгг. Все были очень испуганы. О нем рассказывали, что он не боится ни огня, ни меча. И язычники были в большом испуге.
Тут Тангбранд спросил, не хочет ли кто-нибудь принять новую веру, но все язычники отказались.
– Я хочу предложить вам испытать, – говорит Тангбранд, – какая вера лучше. Давайте разложим три костра: вы, язычники, освятите один, я – другой, а третий оставим неосвященным. Если берсерк испугается того костра, который я освятил, но пройдет через ваш, то вы примете новую веру.
– Предложение хорошее, – говорит Гест, – я и мои домочадцы согласны.
Когда Гест сказал это, еще многие согласились. Тут сказали, что на двор пришел берсерк. Развели огонь, и костры запылали. Люди схватили свое оружие, быстро расселись по скамьям и стали ждать. Берсерк вбежал с оружием в дом. Он проходит через огонь, который освятили язычники, и подходит к огню, который освятил Тангбранд, но не решается пройти через него и говорит, что весь горит. Он замахивается мечом на тех, кто сидит на скамье, но при взмахе им попадает в поперечную балку. Тангбранд ударяет распятием по его руке, и происходит великое чудо: меч падает у берсерка из руки. Тогда Тангбранд ударяет его мечом в грудь, а Гудлейв отрубает ему руку. Тут набежал народ и убил берсерка.
После этого Тангбранд спросил, не хотят ли они принять новую веру. Гест сказал, что он никогда не обещает того, чего бы он не собирался выполнить. Тогда Тангбранд крестил Геста, и всех его домочадцев, и еще много народу. После этого Тангбранд стал советоваться с Гестом, не поехать ли ему на западные фьорды, но тот стал отговаривать его.
– Народ там, – сказал он, – суровый и неподатливый. Но если уж этой вере суждено одержать верх, то она одержит верх и на альтинге, а там будут хавдинги отовсюду.
– Я уже говорил на тинге, – отвечал Тангбранд, – и как раз там-то мне и пришлось труднее всего.
– Однако твоя заслуга велика, – сказал Гест, – если даже и другим выпадет жребий сделать новую веру законом. Говорят ведь, что дерево падает не от первого удара.
После этого Гест поднес Тангбранду богатые подарки, и тот отправился обратно в южную четверть, а оттуда на восточные фьорды. Он остановился в Бергторсхвале, и Ньяль поднес ему богатые подарки. Затем он отправился на восток, на Альфтафьорд, к Халлю из Сиды. Он велел починить свой корабль, и язычники назвали его «Железная Корзина». На этом корабле Тангбранд уплыл из Исландии вместе с Гудлейвом.
В то же самое лето на тинге Хьяльти, сын Скегги, был приговорен к изгнанию за богохульство.
CIV
Тангбранд рассказал конунгу Олаву о всем том зле, которое ему причинили исландцы. Он сказал, что они так сведущи в колдовстве, что земля разверзлась под его конем и поглотила коня. Тогда конунг Олав пришел в такой гнев, что велел схватить всех исландцев, находившихся в Норвегии, и бросить в темницу, и хотел казнить их. Тут выступили Гицур Белый и Хьяльти и предложили поручиться за этих людей и поехать в Исландию, чтобы проповедовать там христианство. Конунгу это понравилось, и так все они избежали смерти.
Гицур и Хьяльти быстро приготовили свои корабли, чтобы плыть в Исландию, и когда прошло десять недель лета, пристали к берегу у Эйрара. Там они раздобыли себе коней и наняли людей, чтобы разгрузить корабль. И вот они отправились, тридцать числом, на тинг и послали сказать христианам, чтобы они были готовы. Хьяльти остался у горы Рейдармули, потому что он узнал, что осужден на изгнание за богохульство. Но когда они спускались от двора Гьябакки к бухте Велландкатле, Хьяльти догнал их и сказал, что не хочет показать язычникам, что боится их.
Тут к ним подъехало много христиан, и они въехали на тинг, готовые к бою. Язычники тоже приготовились к бою, и еще немного – и весь тинг начал бы драться. Но, однако, этого не случилось.
CV
Жил человек по имени Торгейр.[67] Его двор назывался Льосаватн. Его отцом был Тьярви, сын Торкеля Длинного. Его мать звали Торунн, она была дочерью Торстейна, внучкой Сигмунда, правнучкой Гнуна-Барда. Жену его звали Гудрид, она была дочерью Торкеля Черного из Хлейдраргарда. Его братом был Орм Карман на Спине, отец Хлснни Старого из Саурбёра. Орм и Торкель были сыновьями Торира Лопоухого, сына Кетиля Тюленя, внука Арнольва, правнука Бьярнольва. А Бьярнольв был сыном Грима Бородача, внуком Кетиля Лосося, правнуком Халльбьярна Полутролля с Хравнисты.
Христиане покрыли свои палатки. Гицур и Хьяльти были в палатке людей из Мосфелля. На следующий день обе стороны пошли к Скале закона. И христиане и язычники назвали своих свидетелей и заявили друг другу, что не будут иметь общих для тех и других законов.[68] На Скале закона поднялся такой сильный шум, что никто не слышал, что говорит другой. Затем народ разошелся, и все нашли, что дело принимает очень плохой оборот.
Христиане выбрали своим законоговорителем Халля из Сиды, а тот пошел к годи Торгейру из Льосаватна и дал ему три марки серебра за то, чтобы тот выступил как законоговоритель. Это было небезопасно, потому что Торгейр был язычником. Торгейр пролежал весь день, накрыв голову плащом, так что никто не мог заговорить с ним. На следующий день народ пошел к Скале закона. Торгейр потребовал тишины и сказал:
– Мне думается, что дела наши запутаются безнадежно, если у нас не будет одних законов для всех. Если закон по будет един, то и мира не будет, а этого нельзя допускать. Теперь я хочу спросить язычников и христиан, согласны ли они, чтобы у них были общие законы, которые я сейчас скажу?
Все сказали, что согласны. Тогда он сказал, что хочет, чтобы они поклялись ему в этом и дали залог сдержать свое слово. Они все поклялись, и он принял от них залог. – Вот начало наших законов, – сказал он. – Все люди должны быть у нас в Исландии христианами и верить в единого бога – отца, сына и святого духа. Они должны оставить всякое идолопоклонство, не бросать детей и не есть конины. Если кто открыто нарушит этот закон, то будет осужден на трехгодичное изгнание, если же сделает это тайно, то останется безнаказанным.
Но эта оговорка была отменена еще через несколько лет, так что уже никто не смел совершать языческие обряды ни тайно, ни открыто.
Потом он сказал о соблюдении воскресений и постов, рождества и пасхи и всех других великих праздников.
Язычникам казалось, что их сильно обманули, но новая вера была введена законом, и все люди в Исландии обращены в христианство.
И народ разъехался с тинга по домам.
CVI
А вот что приключилось тремя годами позднее на тинге в Тингскаларе. Амунди Слепой, сын Хаскульда, внук Ньяля, был на тинге. Он велел, чтобы его провели между палаток. Он подошел к палатке, в которой был Лютинг из Самсстадира. Он велел, чтобы его ввели в палатку, туда, где сидел Лютинг. Он сказал:
– Здесь Лютинг из Самсстадира?
– А что тебе нужно? – спрашивает Лютинг.
– Я хочу знать, – говорит Амунди, – какую виру ты собираешься мне заплатить за моего отца. Я рожден вне брака, и я не получил никакой виры.
– Я заплатил за убийство твоего отца полную виру твоему деду и твоим дядьям, а мне за моих братьев
