Мать и отец до утра не сомкнули глаз…
Утром привезли старичка-доктора, и тот, осмотрев больного, покачал головой:
– Да-с, случай крайне тяжелый – скарлатина, да еще токсическая… Однако будем бороться, – и сел выписывать рецепт.
Бедная, кроткая мать две недели не отходила от постели Кости и, казалось, вырвала его из цепких лап смерти, исцелила. Но мальчик, поднявшись на ноги, недоуменно смотрел вокруг округлившимися глазами – он почти ничего не слышал.
Доктор, проверив слух Кости, развел руками:
– Да-с, осложнение на уши. Да-с… Нехорошо-с… Однако еще не все потеряно. Будем лечить. Бывает, что слух удается вернуть. Ребенку нужен свежий воздух и хорошее питание. Питание и уход. Да-с…
Костя целыми днями лежал в саду, пил козье молоко, ел мед. Недели через две наступило некоторое улучшение. Костя стал вслушиваться в пение птиц, в лай собак. Но погода неожиданно испортилась. Его перевели в комнату. Он был еще слаб, и доктор советовал лежать.
Мать, желая развлечь Костю, склеила коллодием из тончайшей бумаги маленький аэростатик и, надув его дымом, принесла в комнату. Аэростатик взлетел почти к потолку.
– Мама! Мама, это же воздушный шар! – радостно закричал Костя. – Дай его мне.
Мать подала аэростатик сыну. Но дым уже остыл, и аэростатик не мог подниматься.
Костя расспросил мать, как она сделала аэростатик, и, положив его рядом с собой, сказал:
– Вот поправлюсь – сделаю большой аэростат и сам на нем буду летать…
Когда Костя окреп и начал ходить, отец принялся хлопотать о переезде в Вятку, где ему обещали место лесничего.
Хлопоты увенчались успехом. В середине лета большая семья Циолковских погрузилась на пароход и отправилась в далекий путь.
Ехали по Оке, по раздольной Волге, потом по угрюмой Каме и, наконец, по тихой, окруженной лесами, Вятке. Костя был переполнен впечатлениями, окреп, повеселел, и всем казалось, стал лучше слышать.
В Вятке его определили в гимназию. Это были счастливейшие минуты в его жизни! Надев ранец из золотистой тюленьей кожи, с юфтовыми, скрипучими ремнями, обряженный в гимназическую тужурку и брюки навыпуск, Костя шагал по городу как именинник. Он даже забыл про свою глухоту.
Сидя на первой парте, Костя жадно вслушивался в объяснения учителей, стараясь не пропустить ни единого слова. О, если б он слышал все – он бы запоминал сразу же! Но – увы! Многие слова не доходили до его слуха. Приходилось догадываться, улавливать смысл по губам и жестам учителей. Дома он все повторял по учебникам и обращался к помощи брата. Год удалось закончить успешно.
Но дальше стало трудней – пошли сложные предметы. Учителя сердились, когда Костя, не расслышав, отвечал невпопад, путался. Гимназисты подсмеивались и доводили до слез.
Отец, опасаясь за здоровье сына, принужден был взять Костю из гимназии. У отца была надежда пригласить учителей, чтоб продолжить образование Кости дома. Он ждал прибавки жалованья. Но то ли губернатору донесли, что лесничий Циолковский поддерживает связь с поляками, сосланными в Вятку за участие в освободительном восстании, то ли еще что-то, а только прибавка не состоялась…
Глухота удерживала Костю дома. Он не мог принимать участия в играх товарищей, и те постепенно отстранились. А тут обрушилось новое несчастье – умерла мать.
Костя почувствовал себя одиноким, осиротевшим. Его детскую душу охватил страх перед будущим.
Наблюдая издалека, как играют и резвятся сверстники, Костя стал в душе досадовать на свою судьбу. Бывало, кто-нибудь из ребят позовет играть в прятки или в бабки, а он откажется, убежит. Не хотел, чтоб над ним подтрунивали и называли «глухим тетерей». Не мог примириться с несчастьем.
К взрослым, которые проявляли сочувствие и жалость, Костя испытывал неприязнь и старался не попадаться им на глаза. Сочувствие оскорбляло его, жалость – обижала.
Эти чувства с годами усиливались, обострялись. И хотя Костя перенял от матери добрый и кроткий характер, он не в силах был сдерживать себя и порой раздражался. В этом выражался его протест и нежелание примириться с несчастьем, которое указывало прямой путь к нищенству и унижению.
Ему хотелось побороть недуг, быть полезным, сделать что-то значительное: изобрести какую-нибудь удивительную машину или совершить важное открытие. Ему хотелось снискать в людях уважение и любовь. Он много читал, мастерил, строил…
От простых игрушек из бумаги и картона, склеенных сургучом, Костя перешел к моделям ветряных мельниц. И однажды соорудил даже небольшую самодвижущуюся коляску.
Как-то, вернувшись со службы, Эдуард Игнатьевич увидел сына ползающим по траве около дома с каким-то замысловатым сооружением, на четырех колесах с ветряком.
– Что это ты делаешь, Костя?
– Чиню поломавшуюся коляску – ось погнулась.
Костя выпрямил проволочную ось, отладил колеса и поставил свою коляску на широкую ровную тропинку. Дул легкий ветерок. Крылья, похожие на мельничные, тотчас закрутились, колеса пришли в движение, и коляска покатилась по тропинке.
Эдуард Игнатьевич внимательно осмотрел Костину коляску и ласково провел ладонью по его кудлатой голове:
– Сам придумал?
– Сам, папа.
– Молодец, Костя. Учиться надо. У тебя способности к изобретательству. Побольше читай, а я подумаю, как нам лучше устроить это дело…
Отец Кости – Эдуард Игнатьевич Циолковский – выходец из обрусевших польских дворян, был человеком гордым и независимым. Получив хорошее образование в Лесном институте, он служил в разных городах России и дослужился до должности лесничего, которую занимал в Вятке.
Будучи человеком передовым, он отличался большой честностью, нетерпимо относился к взяточничеству и потому не уживался с чиновниками. Это заставляло его часто менять службу, переезжать с места на место.
Обремененный большой семьей, которую разоряли частые и далекие переезды, Эдуард Игнатьевич решил прочно обосноваться в Вятке.
Он нанял большую квартиру на втором этаже старого деревянного дома с просторными комнатами и высокими окнами.
На жалованье лесничего, что с квартирными составляло шестьсот рублей в год, при вятской дешевизне можно было прожить безбедно.
Эдуард Игнатьевич стал пополнять свою библиотеку, а в свободные часы писал философский труд и занимался естественными науками.
Неожиданная смерть жены Марьи Ивановны тяжело сказалась на характере Эдуарда Игнатьевича.
Он помрачнел, замкнулся, взвалив на свои плечи заботу по воспитанию детей, которых было тринадцать человек.
Вятка считалась глухоманью, звалась «городом ссыльных». Может быть, именно поэтому Вятский край был «счастливее» других отдаленных провинций России. Ссыльные «вольнодумцы», «крамольники», революционеры заронили в сердца людей свободомыслие, оказали влияние на развитие культуры и просвещения.
С тридцатых годов существовала в городе публичная библиотека, основанная сосланными сюда Герценом: выходили газеты, в которых сотрудничал находившийся в вятской ссылке Салтыков-Щедрин…
В доме Циолковских бывали поляки, сосланные за революционное восстание, и бывшие студенты, отбывавшие ссылку по делу Дмитрия Каракозова, стрелявшего в Александра II.
Костя, будучи подростком, не раз слышал бурные разговоры, видел горящие глаза смелых, одержимых людей…
Однажды за ужином кто-то из гостей рассказывал о ссыльном издателе Павленкове, который перевел с французского и издал в Вятке в 1866 году «Физику» Гано. Костя учился по этой книге, а когда ушел из гимназии – ею завладели братья. Достать другую не удалось, и Костя лишь ночами мог заниматься любимым предметом. Сейчас его осенило: «Пойду к Павленкову и попрошу у пего».
