Они уже начали раздражать меня, и я решил сделать передышку. Размять ноги. Я вышел через заднюю дверь и повернулся к лесу. Ночные деревья, темные, неподвижные. Кажется, что там, в лесу, что-то скрывается.
Я воспринимаю леса как особое место, приписываю им сверхъестественные качества отчасти потому, что мой отец часто рассказывал мне истории про индейцев из Оттавы. Мне было лет пять-шесть, не больше. От Оттавы к Мичигану и дальше на север тянулись деревеньки. Британцы заключали договоры с их жителями, строили там форты и забирали землю себе. Торговали они ромом. Стандартная империалистическая тактика.
Но в 1762 году племена Великих озер объединились вокруг Оттавы под предводительством Верховного Понтиака и было решено изгнать англичан. Они напали на форт Детройт и проиграли, но это сражение стало началом войны, Войны Понтиака.
Пали девять фортов. Девять. Казалось, что племена вернули себе Великие озера и Пенсильванию. Но этому не суждено было сбыться.
Вскоре после того, как сражения закончились, в Оттаву прибыла группа британских торговцев. В придачу к покупкам они давали кое-что еще. Жестяную коробочку.
– Не открывайте коробочки, пока не вернетесь домой, – велели им торговцы. – Не раньше. Это сюрприз.
Сюрприз этот – порошок. Простой коричневый порошок. Коробочки были открыты, а через несколько дней началась эпидемия оспы.
Она расползлась по деревням, опустошила Оттаву, и после этого индейцы уже не смогли оправиться. Снова объявились британцы. Остальное – уже история. Забытая история. Имя Понтиак стало названием города, автомобиля и больше ничего не значит.
Наверное, отец рассказывал мне это, чтобы возбудить интерес к медицине. Привить желание лечить оспу и ей подобные недуги. Но я из этих рассказов почерпнул совсем другое. Я воспринял их совсем не так, как хотел отец.
Теперь леса для меня были населены душами, жаждущими отмщения. В тенях сосновых ветвей слышались скорбные звуки. Звуки эти находили отклик в моем сердце.
Когда я вернулся в дом, к свету и теплу, Пандора занималась армрестлингом с Думом, а Вашти подбадривала ее.
Дум победил, и я решил, что его надо перепрограммировать.
Шампань и Тайлер прибыли вместе. На нем были порванные джинсы, черный кожаный пиджак, драная футболка и узкий галстук. Покрашенные в черный цвет волосы торчали перьями. На ней было персиковое платье от Версаче, сине-зеленые контактные линзы, губы накрашены кроваво-красной губной помадой, а на ногах – черные туфли на высоких каблуках. Ее светлые длинные волосы были распущены.
– Тай – Злобный Сид, значит, ты – Нэнси, – определил я.
– Вовсе нет, я – Кортни Лав, – возразила Шампань.
Тайлер пояснил:
– Я предложил нарядиться Сидом и Нэнси, а она сказала – нет, Куртом и Кортни. Но мне не хотелось наряжаться Куртом Кобейном, а ей – быть Нэнси Спунген. Получился компромисс – Сид и Кортни.
– Самое главное путешествие в жизни – это люди, которых ты встречаешь, – заявила Шампань.
– Нужно будет запомнить, – сказал я. – Хотите выпить?
– Два Май Тая, – заказал Тайлер, но Дум не пошевелился. – Мне казалось, я забил тебе в сердце осиновый кол, – продолжил тогда Тайлер.
– Я не держу на тебя зла, – пожал плечами Дум.
– Так-то лучше, – хмыкнул Тай.
Я взял Май Тай и для себя. Нужно бы воздержаться, да ладно, всего один бокал. Вдруг он поможет мне успокоиться.
Из своего укрытия появилась Уиспер. Пока девчонки сюсюкали над моей кошкой, Тай отозвал меня в сторонку, к книжному шкафу.
– С тобой все в порядке?
– Более или менее, а что?
– Про тебя многое говорят. У тебя был несчастный случай, и ты плохо помнишь. Слышал, приходили твои родители и задали жару Эллисону.
– Не жару, скорее слегка подогрели.
– Значит, правда?
– Частично. Потом объясню, пока расслабься и наслаждайся.
Симона появилась в костюме одной из своих любимых героинь – Ипатии, математика, астронома, философа и учителя. Ипатия защищала библиотеку в Александрии, но безрезультатно: близорукий архиепископ Кирилл разрушил библиотеку, а затем уничтожил Ипатию.
Я поприветствовал ее и надел ей на шею ожерелье. Мы не могли говорить о Пейсе, к тому же не все еще пришли. Мы ограничились ни к чему не обязывающей болтовней, что для меня было мучительно.
Симона была первым человеком среди моих знакомых, кто задавал осмысленные вопросы. В ней была какая-то внутренняя сила, что-то неуловимое, что-то даже возвышенное. Когда я был рядом с ней, то казался себе намного лучше. Если не считать, что я хотел…
Слишком многого.
