Семья, господи, семья. Сейчас от нее никуда не деться. Говорят, что когда умираешь, семья – это все, что у тебя есть. Новости опечалили Южанина, он не хочет думать, что Боб заслужил это. Компании будет не хватать его, будет не хватать его мастерства. Боб чертовски хороший финансовый директор, несмотря на излишнюю несговорчивость и на то, что он любит этот шоколадный кофе, от которого по всему офису идет тошнотворный запах. Он опечален, но мысль, что Боб уже на полпути в никуда, лишь отчасти проникает в сердце Южанина, дальше он ее не пустит. Он уже привык к таким трагедиям, они – часть вымирания человечества. Для него это просто симптомы, а лечение симптома не поможет решить проблему. Как любит повторять Блу, лечить нужно болезнь, а не симптомы.
Нора между тем хочет завести ребенка. Многие женщины сейчас хотят детей, они инстинктивно ощущают угрозу выживанию вида, правда, инстинкт этот призрачен. Способность к воспроизведению потомства осталась в прошлом, и все из-за Черной напасти. Поэтому жена компенсирует эту «потребность плодиться» материнской (а их дочь считает – «удушающей») заботой о близких. Она ничего не может с собой поделать. Так было не всегда. Когда-то она гордилась своей работой, она была оценщиком страхового ущерба еще до того, как отрасль рухнула, и прекрасно с этим справлялась, а теперь она пытается заполнить пробел заботой о близких и любимых людях. Появившаяся теперь seuchekultur[10], «культура чумы», определяет ее социотип как «Заботливый», один из шести типов поведения людей, пытающихся хоть чем-то компенсировать свои потери перед лицом смерти.
Как считают социологи, люди теперь делятся на «Заботливых», «Гедонистов», «Трудоголиков», «Фантастов», «Безразличных» и «Фанатиков». Полностью подпадают под одну категорию лишь немногие. Например, Джим Полпути – «Трудоголик» с наклонностями «Гедониста» и «Фанатика». Сам Южанин – чистый «Трудоголик», но, при своем религиозном воспитании, он свято верит в свой путь, словно «Фанатик». Пятеро его братьев, а большинство из них прибывают на Рождество, принадлежат к различным группам.
Уилл – «Заботливый», он недавно вернулся из очередной миротворческой миссии и сейчас работает в местном отделении Красного Креста добровольцем. Он абсолютно бескорыстен. И в этом отношении Черная напасть никак его не изменила.
Том – «Гедонист», он не приедет на рождественский ужин. Он уже лет десять не общается ни с кем из своих братьев, и сейчас не намерен, неважно, грянет или нет Судный день.
Алекс, инвестиционный банкир, умер в ГВР среди своих товарищей «Фантастов», отдав предпочтение альтернативной жизни. Феномен погружения в ГВР, как способ ухода от реальности в конце своего существования, стал чрезвычайно популярен, его даже считают самостоятельной субкультурой.
Перси особенно тяжело принял смерть Алекса, ведь они близнецы. Он стал чистой воды «Безразличным», поставил крест на себе, перестал за собой следить, поскольку ни в чем не видел больше смысла.
И наконец, Берн. Берн – «Фанатик», он отдал Богу душу, прожив достойную жизнь, как называют это некоторые. Возможно, он воссоединился со своей матерью, с ее верой в этот страшный час. Правда, Нора говорит, что религия – всего лишь последнее убежище негодяев, и трудно доказать обратное.
Рождественский ужин – последняя встреча семьи Эллисонов – сидит занозой в мозгу Южанина и мешает ему работать. Ему нельзя отвлекаться, они так близко подобрались к решению. Как только будет снята мишура с елки, он покинет дом и оставит их. Как бы он ни любил жену и дочь, они требуют слишком много сил, ими придется пожертвовать ради более важных вещей.
– Возможно, протеин плаценты может сопротивляться болезни, – предполагает Блу, сжимая в пальцах стакан с водой. – Сопротивляемость невелика, но не исключено, что из этого можно будет что-нибудь сделать.
Обедающий вместе с ней приятель задумчиво жует и глотает, васаби обжигает рот. Он вытирает губы салфеткой и только потом говорит:
– Ты ищешь меч.
– Меч?
– Чтобы разрубить гордиев узел.
– Но Черную напасть разрубить невозможно, – настаивает он.
– Ну, значит, я просто тяну за нить, как и многие другие.
– Ее невозможно развязать.
– Что-то не припомню за тобой такого пессимизма, – хмурится она.
Его всегда переполнял оптимизм, просто брызгал во все стороны, настоящий оазис в пустыне ее депрессии. Он всегда был ее поддержкой, ее другом, иногда даже больше чем другом.
– Со мной покончено, Стейси, – отвечает он. – Она сломала меня.
И не только его, ее тоже, и многих других; еще совсем недавно он землю рыл в поисках лечения. Его организация больше Гедехтниса, лучше финансируется. Он сконцентрировался на лечении заболевших с помощью генной терапии, боролся с Черной напастью на молекулярном уровне. Ему удавалось замедлить ход болезни, хотя ни один из его пациентов не выжил. Теперь он начал склоняться к тому, что Блу права, создавая новую жизнь. Причем к этому выводу он пришел независимо от собственных неудач. Он не появлялся на работе уже несколько недель. Его обязанности взял на себя способный, но менее талантливый заместитель. Он больше не вернется.
– Как это случилось? – поинтересовалась Блу.
– Как-то все постепенно.
– Ты болен?
– Возможно. Скорее всего, хотя я не ощущаю никаких симптомов. – Он морщится, допивает зеленый чай и снова морщится. – Ты же представляешь себе, что такое работа на износ. Я вымотался физически и морально. Я взял отпуск на пару дней, для начала провел нормально выходные. Какое облегчение. Ну и все. Какая-то часть меня замкнулась. Я хотел вернуться на работу и не мог.
– Не мог или не хотел?
Он не ответил.
– Да пошел ты. Ты ведь так нужен нам!
