Панночка

и в науку ударяется, а как только он начинает разные свои ученые мысли на волю выпускать да обдумывать, то тут-то хозяйство и рухнет, потому что такой мужчина уже ничего делать не желает, а только все и думает, как да отчего устроен мир, да что где вертится, и какая тому причина, да что где спрятано, да как это найти… и разную другую дрянь. А об детях у него не болит голова.

Философ. Об детях. Гм. Бабы народ въедливый, потому козак должен быть настороже все время.

Хвеська. Да куда вам добра-то столько? Вы на себя поглядите! Вы же вон какой, сильный молодой мужчина, и кровь у вас густая козацкая! Зачем вам одному столько? А детишки, им же тоже пожить хочется, им же и на солнышко поглядеть, и все козацкие радости повидать, воздухом подышать им же хочется?

Философ. Не смущай мое сердце, баба!

Хвеська. Их же родить надо, детишек-то! А то они же нс рожденные еще и ждут, когда их в мир православный впустят!

Философ. А что ж! И впущу! И пускай! Тогда на что я такой сильный мужчина, и кровь у меня горячая, здоровая, пускай и мои детишки в мир придут. А ведь я сирота… а так… Боже ж мой! Прощай бурсацкая жизнь! (Поет.)

Полно азбуке учиться,
букварем башку ломать,
не пора ли нам жениться,
книги в печку побросать.

Женюсь!!

Хвеська. Но только фрукты я не дам выжимать!

Философ. Женюсь!

Хвеська. Ну разве что самые лежалые. Мятые или битые…

Философ. Я мужчина крепкий. Я хозяйство так поставлю, что богаче меня тут никого не будет, даже сам Явтух и тот крякнет да почешется, когда мое хозяйство увидит!

Хвеська. А я верю! Я ведь сразу сказала, ученого человека сразу видно!

Философ. А бурса, черт с ней, с бурсой. Женатому человеку бурса ни к чему…

Хвеська. Да и сколько учиться можно? Здоровый мужчина, все учится.

Философ. На черта она нужна, наука эта, одна болезнь от нее… Эх, заживем же мы, Хвесюшка!

Хвеська. И не хуже других!

Входят козаки.

Философ. Здорово, братцы! А что вы пришли? Я вот говорю… хороший сегодня день, длинный и до вечера еще далеко, солнце-то вон стоит, высоко, крепко. И все очень хорошо и тихо в нашем божьем мире. А что, ребята, что вы молчите?

Явтух покашлял.

Что, дядько, в горле запершило? А ты возьми, выкури люльку, спешить тебе некуда, солнце высоко стоит, денек очень хороший, светлый. На вот, возьми моего табаку. Эй, Спирид, а хороши пуговицы на твоем поясе! Я скажу, так хороши, так горят, жаром горят! Видишь, как солнышко в них играет, днем-то солнышка много, оно играет на твоих пуговицах. Да и медные бляхи тоже очень хороши! Ни в одной киевской лавке не увидишь сразу столько медных блях и пуговиц, как на твоем поясе, Спирид. И как же они блестят все, сердце радуется, Спирид! Полыхают пуще самого солнышка! Дорош, ведь я правильно говорю? А что, ребята, что вы так смотрите?

Явтух. Пора идти, Философ.

Философ. Что ты, Явтух, что ты!

Явтух. Увильнуть здесь уже некуда. Идем.

Философ. Что ж увиливать… Бурсак вилять не станет… бурсак не баба… Рано еще, Явтух!

Явтух. Самое время. Пока дойдем, стемнеет. А там, возле церкви сам черт ногу сломит. Так заросло все, что ежели сейчас не выйдем, то и переломаем себе шеи в тех дебрях.

Философ. А давай, Явтух, я один пойду.

Явтух. Не можно.

Философ. А зачем вам ходить, ребята? Там и вправду деревьев навалило с тех еще бурь, что за сто лет до нас отгремели, да и новые наросли, а лопухи вот такие, а я знаю дорогу, я там был…

Явтух. Не можно.

Воют волки.

Философ. Волки…

Явтух (слушает). Нет, это не волки, это что-то другое воет. (Казакам.) Что ж, Философа проводить надо под руки…

Казаки подступают к Философу.

Философ. А еще я очень люблю плясать! Эх, плясать-то я люблю, ребята, если бы вы знали! (Начинает плясать.)

Казаки слегка отступают.

Сами ноги пляшут, не поверите, ребята? Эй, Явтух, тебе с твоим пузом не понять! Каждая жилочка пляшет, други вы мои милые!

Хвеська (кричит). Пан Философ, я траву знаю. Я поищу траву хорошую. От мертвецов сильная трава.

Философ. Каждая жилочка, каждый пальчик пляшет, люди вы мои милые! Аж сердце трепака выбивает, очи дрожат, волосы, весь я пляшу, ребята!

Свет меркнет, Философ пляшет во тьме, пляшет долго в полной тьме, только топот его ног и дыхание. Пока не высветится пустой мрак, пляшущий Философ и стоящая перед ним Панночка.

КАРТИНА ВТОРАЯ ПРОЩАНИЕ

Двор сотникова дома. Философ стоит посреди двора один. Входит Хвеська.

Хвеська. Вернулись! А я говорила, что вернетесь. А я знала, что ничего вам не