страшилка», номер месячной давности, с изображением условного пугала на обложке… Горин присел, усмехнулся:
– Может быть, сначала интервью? А то ведь, если транса не получится, как-то неловко будет нам говорить о том, чего нет.
– Есть, дорогой мой! Все есть. И интервью тоже есть, – добавил Збруев и с ловкостью фокусника извлек из глубины своей мантии пачку бумаги.
– Ага, – догадался Горин. – Вы уже все за меня написали. Что ж – тем лучше. Давайте тогда транс. Только мне не бумага нужна, а дискета, чтоб это все не набирать.
– Будет вам дискета, – заверил магистр и мягким толчком в грудь уложил Горина на кушетку.
И в этот момент Горин понял, что уже снял ботинки. Но вот когда он их снял, почему-то не помнил…
Голос магистра звучал в его ушах: ровный, низкий, лишенный какой-либо окраски. Ботинки стоят на полу, а в них носки… Перед глазами белый потолок, и в этом белом рождается… Нет! Это будто кино… Его воспоминание… Горин идет по деревне, идет к колодцу, а навстречу, с коромыслом – колдунья… Горин сидит на траве, склонившись над сундуком, развязывает полотняный мешочек, а в мешочке…
И дальше, фоном – слова, которые Горин как бы слышал, но знал, что забудет, когда проснется – ровный голос магистра:
– Пугало. Страшное пугало. Большая, черная, ужасная пуга. Ты очень, очень боишься этой пуги. На свете нет ничего страшнее, чем пугало, огородное пугало. И отныне ты будешь трепетать, замирать, цепенеть… Как только увидишь пугало. Страшное огородное пугало.
Это была реальность – зримая, ощутимая, но все же какая-то ненастоящая. Горин знал, что лежит на кушетке в кабинете магистра, но в то же самое время он был на огороде и развязывал полотняный мешочек. В мешочке оказался какой-то серый порошок, похожий на пепел. Запах у порошка был приятный, перечный. На мешочке были буквы, выведенные химическим карандашом – МХ.
– Что это такое может быть – МХ? пробормотал Горин, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Мышиные хвосты… – страшным шепотом сказала Анна.
Горин с удивлением поднял на нее глаза. Это была взрослая Анна, в короткой юбке, с дразнящими ногами… А сам Горин лежал на кушетке, и над ним стоял магистр Збруев и что-то сыпал на него сверху щепотью…
– Здесь, в книжке, тоже есть МХ! – подал голос Игорь Кошелев, сидевший в отдалении с древней книгой на коленях.
Анна развязала второй мешочек, там оказались какие-то засушенные цветы.
– А тут что написано? – спросил Горин.
– А… Ой! – недоуменно воскликнул она. – Как-то оно не по-русски.
– Покажи, – попросил Горин. – Да это же английская буква «Эф»!
Он взял в руки мешочек с надписью «AF» и понюхал его содержимое. Цветы пахли лимоном, хотелось взять щепотку и положить на язык.
– Дайте посмотреть, – сказал Кошелев.
Все это было похоже на сон, когда спишь и знаешь, что спишь. Горин лежал на кушетке, тем самым доказывая магистру Збруеву, что никакому гипнозу не поддается, хотя гипноз как явление, безусловно, есть. Но лежащий на кушетке Горин был маленьким, двенадцатилетним. А вот современная его ипостась сидела на огороде, в реальности, которой уже не было нигде…
– В книжке есть и такие буквы… – задумчиво проговорил Кошелев, и одновременно это был магистр Збруев.
Он положил книгу на край сундука, а здесь – на край кушетки, и принялся перебирать мешочки. Отложил еще один, заглянул в книгу, отложил другой.
– Все ясно, – сказал Кошелев. – Это какие-то рецепты. И как варить, тоже написано.
– Тогда давайте варить! – радостно предложила Марина, захлопала в ладоши, запрыгала на месте…
Горину показалось странным, что так непосредственно ведет себя взрослая женщина, хозяйка массажного салона. Еще он вспомнил, что и как делал с этой женщиной, и ему стало стыдно. Все-таки, вокруг были дети, несмотря на то, что выглядели они, как взрослые, и собирались варить и пить неизвестно какое зелье…
В сарае нашлась старая керосинка, Петухов поболтал ее, внутри булькнуло. Из щелей вылезли желтые, опаленные фитили. Вскоре в кастрюльке уже грелась вода. Вместе с кастрюлькой Петухов принес из дома фотоаппарат, сфотографировал всех, сфотографировал отдельно и сундук, и разбросанные вокруг мешочки. Приготовился снять пугало, уже забытое за новой игрой, встал, широко расставив ноги, склонился над своим черным фотоаппаратом… Но вдруг разругался:
– Надо же! Вот черт! Кончилась пленка.
Между тем, вода уже закипала. Кошелев, подглядывая в книгу, руководил процессом. Оказывается, по книге, надо было не просто все сразу смешать и сварить, а одно положить сначала, другое – когда закипит. Запах от варева был вкусный, правда, он все время мешался с запахом индийских вонючек, которые раскуривал магистр Збруев, расхаживая по кабинету в своей мантии и полосатых штанах с широкими манжетами.
Первым выпил Петухов. Он крякнул, как взрослый, затем понюхал свой рукав.
– Ну как? – спросил Горин.
– Кайф!
– Дай-ка и мне, – попросила Марина.
Петухов, казалось, не слышал. Он смотрел на нее исподлобья, грызя ноготь большого пальца, будто видел ее впервые. Мотнул головой, издал какой-то невнятный рык.
– Хорошо пошла! – прокомментировал он, черпанул из кастрюльки кружкой и протянул Марине.
Она выпила. В этот момент Кошелев зашелестел страницами книги, Марина оглянулась на него и засмеялась каким-то странным, утробным смехом.
– Теперь ты, – скомандовал Петухов.
Горин взял из рук Петухова кружку. Жидкость была теплой, сладковатой, похожей то ли на чай с лимоном, то ли на «Буратино». Выпив, Горин задумчиво посмотрел на свое отражение на дне чашки, поднял глаза. Чья-то рука выдернула у него чашку, Горин увидел: Анна. От нее пахло сиренью, как тогда, в редакции. Горин удивился: ведь встреча в редакции будет гораздо позже, аж через двадцать лет… Анна была ослепительно, вызывающе красивой. Ее глаза горели золотым огнем, но смотрела она вовсе не на него…
– Пугало! – тихо сказал магистр, мягко махнув кадилом из-за угла сарая.
Горин увидел длинную белую шею Анны, когда она запрокинула голову, чтобы выпить свою порцию зелья… Никогда, никого он так сильно не любил.
– Игорь! – позвала Марина. – А ты что сидишь? Тут еще осталось.
– Не буду, – насупившись, сказал Кошелев.
– Ну и правильно, – сказал Горин. – Маленький еще.
– Просто не хочу травиться.
– Что ты там все читаешь? – не отставала Марина. – Почитай-ка вслух, другим ведь тоже интересно.
– Тут ничего не понятно, – с досадой сказал Кошелев.
– А ты почитай, может, все вместе и поймем.
Игорь принялся читать, водя пальцем по книге. Все замерли от удивления, наверное, испытывая те же самые чувства, что и Горин. Слова, которые нараспев произносил Кошелев, были русские, только никак не складывались в смысл. Это напоминало стихи из песни, или, может быть, какую-то молитву, клятву… Кошелев давно закончил, захлопнул книгу и погладил ее ладонью, а все стояли и молчали, опустив глаза…
Первой встрепенулась Марина:
– Эй, Игорек! Перестань.
Игорь поднял на нее удивленные глаза.
– А что? – отозвался он. – Я ничего не делаю.
