немедленно же явился в залу. Мартеллино тотчас пошел к нему, привел его в такой вид, что он сделался бледен, как мертвец, и, поддерживая его, как будто он не мог двигаться самостоятельно, ввел в залу, где он, еле дыша, раскланялся перед синьором, говоря: «Синьор мой, мне худо».
Синьор сказал на это: «Поделом тебе, раз ты проделываешь у меня при дворе такие гадости»
На это Стекки ответил: «Мне очень больно, и, если вы мне не верите, я покажу вам».
В присутствии генуэзцев синьор сказал на это: «Показывай, что тебе угодно: я хочу видеть остатки твоих гнусностей».
Мартеллино берет скамеечку, Стекки, поглядывая исподлобья, направляется к ней, поворачивается задом к синьору и ко всему обществу. Когда Мартеллино поднял его платье и спустил ему штаны, то все увидели белую полосу, выходившую из центра этой чахлой и темной луны и напоминавшую кишку. Взяв ее в руку, Мартеллино сказал: «Смотрите, синьор, какое несчастье постигло вашего слугу Стекки Желая потешить явившихся к вашему двору, он сам настолько испортил себя, что, пожалуй, не выживет до вечера».
И он стал вытягивать ленту, которую каждый принимал за кишку. В то время, как Мартеллино тянул ее, Стекки кричал: «Ой, ой!», жалуясь на боль, сколько мог.
И вот, после того как Мартеллино вытянул мало-помалу всю ленту, а Стекки все продолжал завывать, показался, наконец, колпак. Тогда Стекки закричал изо всей мочи: «Ой, ой! Из меня выходит желудок!»
Большая часть общества была уверена в этом. Когда Мартеллино вытащил его почти до конца и Стекки казался совершенно мертвым, кто-то крикнул: «Эй, помогите! Пусть он умрет в кровати».
Многие подбежали, чтобы помочь; генуэзцы же сказали: «Мессер Мартеллино, дайте-ка нам взглянуть на этот желудок». Мартеллино, сунув колпак себе в карман, заявил: «Ах, я отправил его для погребения в святом месте».
Тогда генуэзцы спросили: «Что ж вы, в церковь отправляете останки подобного рода?»
На это Мартеллино ответил: «Так велел делать папа».
Поутру, когда Стекки все еще лежал– в кровати, Мартеллино отправился в мясную лавку, купил там свиной желудок и отнес его к себе, не прикрывая, так чтобы каждый его видел. Предшествуемый врачом, хорошо посвященным во все это дело, и человеком, которого всюду считали величайшим лекарем по тяжелым болезням, он пришел затем к Стекки, давая понять всем, что они хотят вставить Стекки новый желудок. Те, кто поверил ему, были поражены; тем же, кто догадывались о проделке, шутка эта настолько понравилась, что они чуть не лопнули от смеха. Войдя в комнату, где находился несчастный Стекки, врач и Мартеллино постояли некоторое время, рассказывая о самых необычайных случаях в жизни, и затем решили, что на следующий день Стекки встанет с постели здоровым и веселым, со свиным желудком, вставленным ему вместо его собственного, и будет расхваливать прекрасное лечение врача. Когда тот вышел из комнаты, все воззрились на него, и многие спрашивали, как поживает Стекки, на что врач им отвечал: «Хорошо. Я полагаю, что завтра он выйдет из комнаты, так как я вставил ему свиной желудок, и он уже пользуется им, как пользовался своим собственным, или даже лучше».
Тогда люди стали еще больше в тупик.
На следующее утро Стекки, как будто еще с трудом дыша, появился при дворе, и каждый с изумлением глядел на него в упор. На третий же день он представился синьору, который, лукаво улыбаясь, сказал ему: «Ах! Я думал, что тебя уже похоронили».
И он позвал генуэзцев и сказал им: «Посмотрите-ка! Видывали ли вы когда-нибудь такого красавца- покойника?»
Те ответили на это: «Ей-богу, мессер Стекки, так как у вас не было желудка, мы были твердо уверены, что вы больше нас не сможете обмарать. Но как это вы не умерли?»
Стекки сказал им на это: «А так, что некий почтенный лекарь вставил мне желудок свиньи».
– «Ну, и ступайте с богом, – сказали генуэзцы, – вы нас здесь хорошо перепачкали, чтоб вам бог погибель послал!»
Тогда Стекки сказал: «Вам я не скажу худого слова: чтоб вам всяких благ. Вы говорите, что я опакостил вас, но опакощен-то я. Вы вот словно в золото одеты, а я весь как прокопченный благодаря синьору, который одел вас и не беспокоится обо мне. Но я уйду отсюда; я предпочитаю умереть (если уж оставаться бедным и нагим) у себя дома, а не здесь».
Услышав эти слова Стекки, мессер Мастино подзывает к себе одного из придворных и говорит ему: «Ступай и принеси Стекки такое-то платье, чтоб ему червь в голову забрался; мне приходится волей- неволей одевать и того, кто опакостил, и тех, кого опакостили».
И когда явилось платье, он подарил его Стекки. Видя это, генуэзцы сказали: «Мессер Стекки, зло не там, где его предполагают; но кто с тосканцем имеет дело, должен вести его умело».[400]
И так остались они: мессер Мастино при большом удовольствии, полученном от проделанной шутки, а все прочив – в приятельских отношениях между собой. И за все время, пока длилось празднество, они весьма много забавлялись. А когда празднества окончились, каждый вернулся к себе домой; веронцам рассказа о происшедшем случае хватило больше чем на год; а мессер Мастино развлекался им долгое время, ибо он был синьором, который находил большое удовольствие в подобных вещах.
Новелла 146
Один бедный дворянин, «благородный» только по общераспространенному неправильному словоупотреблению, на самом же деле человек порочный, жил всегда в деревне, в своем имении и домике, меньше чем на расстоянии мили от Флоренции. Он постоянно бродил по округе, воруя и днем и ночью добро, принадлежащее жителям этой местности Однажды он дошел до такой дерзости, что ночью отправился красть свинью. Захватив с собой чашку с каким-то кормом и веревку, чтобы связать свинью, он вместе со своим товарищем увел ее потихоньку. Пройдя полем, очутившись перед широким рвом и не видя способа, каким можно было бы переправить через него свинью, и уверенный в том, что если они ее схватят, она наделает шума, дворянин сказал своему товарищу, крестьянину очень высокому и крепкого сложения, привыкшему ходить с ним по таким делам: «Сделаем так, как я скажу. Один из нас спустится в этот ров и ляжет поперек него, сделав, таким образом, из своей спины мост, а другой по этому мосту переведет свинью». Так и решили сделать.
