Крестьянин опустился в ров и тотчас же лег поперек в виде моста, по которому смог бы пройти добрый бык. Главный затейник дал ему чашку с кормом, чтобы поставить ее с противоположной стороны, и очень хитро и осторожно сделал так, что свинья перешла Рубикон. Переправив свинью, они вскоре добрались до своего жилища, откуда начался их путь. Ввиду того, что до праздника св. Фомы оставалось всего три дня,[401] оба они сговорились зарезать свинью, а кроме того, и другую, которую дворянин выкормил дома, и, так как у него имелся долг, то решили отправить ее во Флоренцию, чтобы заработать на этом. Так и сделали. Зарезав свиней, выпотрошив и очистив внутренности, они повесили туши в подвале. На следующее утро работник дворянина и один сосед спросили его: «Что это случилось ночью с твоей свиньей?»
А он ответил: «Худо ей было, потому что я ее резал. Я должен нескольким людям, и они осаждают меня. Я хочу ее продать и всем уплатить».
Они сказали: «Не продавай по крайней мере кровь. Сделай так, чтобы она нам досталась».
– «Конечно, она вам достанется. Никто бы не поверил, что из такой маленькой свиньи выйдет столько крови».
В ней было, пожалуй, сто пятьдесят фунтов, а в украденной триста. Пробыв некоторое время дома и пообедав, вор вместе со своим товарищем отправился во Флоренцию к одному трактирщику, жившему у моста Каррайа. Переговорив с ним о продаже двух зарезанных и выпотрошенных свиней, вес которых они определили в четыреста пятьдесят фунтов, и согласившись в цене, они обещали ему послать туши на следующее утро. Итак, они ушли, а после случилось то, о чем вы сейчас услышите. Вернувшись к вечеру в деревню, «благородный» вор сказал своему товарищу: «Тебе известно, что с каждой свиньи у заставы платят сорок сольдо? А по-моему, платить четыре лиры не расчет. Одолжи мне завтра утром твоего осла, нарви побольше лавровых листьев и постарайся быть здесь вовремя, так как я думаю, что заплачу за обеих свиней только сорок сольдо. Коммуна так всех грабит, что и я могу разок ее ограбить».
Товарищ ответил: «Я приду завтра утром с лавровыми листьями и с ослом и отправлюсь, куда ты мне скажешь».
Тогда «благородный» дворянин сказал ему: «Ты отнесешь туши на улицу Терие[402] в дом одной моей родственницы и положишь их в подвал» а я буду там вскоре после тебя, и потом мы отправим свиней к трактирщику».
Итак, крестьянин ушел, а утром спозаранку явился с ослом и с лавровыми листьями. Когда он нашел того, кого ожидал, они поставили осла с листьями во двор и спустились в подвал, где находились туши. Главный затейник сказал: «Знаешь ты, что я надумал? Я хочу распороть живот большой свиньи и вложить в него маленькую, а потом мы ее увяжем лавровыми листьями, и никому и в голову не придет, что тут не одна свинья, а две!»
И живо из этих двух свиней была сделана одна. Они взвалили ее на осла, привязали и убрали лавром и, взяв сорок сольдо для уплаты пошлины, отправились в путь. Когда они пришли к заставе, то сборщики налогов сказали: «Эй, ты там, плати за эту свинью!» И дворянин начал выкладывать на стол сорок сольдо и, пока он отсчитывал деньги, несколько развеселых уличных мальчишек, которые всегда вертятся у городских ворот, глазели на эту свинью и щупали ей зубы и ноги, говоря между собой: «Вот это так свинья!»
Уплатить деньги, крикнуть ослу «арри!» и подхлестнуть его было минутным делом, но не успели они отъехать и триста шагов, как один из мальчишек, который хорошо разглядел свинью, подошел к сборщикам налогов и спросил его: «Скажите-ка, за сколько свиней заплатил вам пошлину тот, кому принадлежала свинья?»
Сборщики ответили: «Он заплатил за одну». Мальчик сказал: «А по-моему, я видел сзади у свиньи три ноги и долго удивлялся этому, потому что мне известно, что у свиней бывает сзади две, а не три ноги».
Старший сборщик приказал одному из своих людей побежать за обманщиком, догнать его и вернуть, и это было исполнено. Когда тот нашел дворянина, то сказал: «Поворачивай назад!» Тут вора сразу бросило в жар, а когда он вернулся к заставе, сборщики взяли свинью, осмотрели ее и нашли в ней маленькую. Найдя ее, они сказали: «Ого! Вот самая ловкая мошенническая проделка, какую мы когда-либо видели».
Крестьянин сказал: «Ей-богу, простите! Ей-ей, я несу то, что мне было дано».
– «Убирайся! Чтоб тебе быть изрезанным на куски!» – крикнули сборщики и послали обоих с ослом и поклажей в таможню.
Когда они явились к начальникам, все изумлялись ловкости этого обмана и спрашивали, чья это проделка, а когда вор сказал, что это он придумал, то ему пришлось бы плохо, но он так умолял их, что с него взяли только сорок сольдо и с каждого динария тринадцать, что составило сумму в двадцать восемь лир. В течение того месяца, в котором была украдена свинья, весть о мошенничестве дошла до человека, у которого ее украли и который, размышляя об этой проделке и над тем, кто и как это сделал, решил, что дворянин не такой человек, который бы мог прокормить две свиньи. Он стал искать и расспрашивать и узнал, что большая из свиней принадлежала ему. Тогда он послал человека к тому, кто его обворовал, и велел предложить ему на выбор одно из двух: либо пусть тотчас же уплатит за свинью, либо он пойдет к судье. Дворянин это требование удовлетворил, прибавив, что он не украл свинью, а ему ее доставили на дом.
Таким образом, этот дурной человек не попал на виселицу, как того заслуживал, но все же частично получил по заслугам, потому что остался без свиньи, с большим убытком и великим позором, потеряв на этом деле более десяти флоринов. Поэтому ты не ошибешься, если не будешь трогать чужого добра, ибо не умри этот человек в скором времени после того и не окончи своих дней, он покрыл бы позором и себя и свое потомство.
Новелла 147
Рассказанная выше новелла приводит мне на память другую – о богатом флорентийце, но более жалком и скупом, чем Мидас, который, желая надуть сборщиков податей менее, чем на шесть динариев, заплатил за это в ущерб себе и с немалым позором большую сумму, хотя и прикрыл свое седалище броней из яичной скорлупы.
Итак, это был дурной человек, богач с состоянием в двадцать тысяч флоринов, имя которого было Антонио (прозвище же я не хочу назвать из уважения к его родственникам). Однажды, когда он находился в деревне и желал послать во Флоренцию две дюжины или три десятка яиц, слуга сказал ему: «Придется вам заплатить пошлину, потому что за каждые четыре яйца взимается по динарию».
Когда Антонио услышал это, он взял корзину, позвал слугу, пошел к себе в комнату и сказал: «Бережливость хороша всегда! Я хочу сберечь эти деньги».[403]
Сказав это, он поднял спереди полу и начал засовывать себе в штаны яйца, беря их по четыре