сенсационный эффект. Пока я шла на встречу, я решила, что от меня не откажутся, а я покончу со своей острой сексуальной потребностью, которая мучила меня с самого дня рождения. Я была нежной и ласковой еще на пороге, чтобы не осталось сомнений в том, для чего я пришла в этот дом.
Поначалу он пытался устоять, но ничто так не заставляет сдаться, как сладострастные нашептывания на ушко и сладкий голосок. И за секунду до того, как мы впали в забытье, я услышала самое красивое признание из всех, что когда-либо срывались с его губ: «Эта смирительная рубашка очень тебе идет, Кика». Это был верх блаженства.
После этой последней встречи у нас было еще три или четыре феерические ночи. Мы находились рядом и говорили каждый день, но даже так мы не были похожи на семью. Иногда он делал паузу в нашем общении, иногда я, со своим непоследовательным поведением. Длилось это до тех пор, пока неопределенность нашей «ситуации» не довела меня до бешенства и я не написала статью, подтверждающую наш разрыв («Мужчина для пользования»). С редкой жестокостью (и чтобы гарантировать результат) я послала текст ему с просьбой проиллюстрировать его. Это сработало. Он рассвирепел, и мы прекратили отношения, возобновленные затем уже как товарищеские, а не как пакт между двумя умалишенными.
Меня очень забавляло отвечать во время рабочего дня на письма моего знакомца из Рио-де-Жанейро, они всегда были очень колкими. Я проводила большую часть времени в Интернете, притворяясь, что тружусь, потому что совершенно не могла концентрироваться на работе, но не имела этому никакого достойного оправдания. Я находилась в постоянном возбуждении, взвинченная и готовая наорать на любого, кто будет мне докучать. Но я не замечала, что уже давно зажглась та лампочка, которая означает предел здоровья.
Было очень занятно писать кариокскому журналисту, что он не имеет ничего общего с торговцем наркотиками и бандитом, но по-настоящему бессовестный человек. Это была воплощенная наполовину мечта о неотесанном мужлане.
Немного времени спустя после моего возвращения в Сан-Паулу, раздался интригующий телефонный звонок от Гейнца, «анонимного» дружка из-за стола актеров из Рио, друга того моего актера (который в тот момент должен был меня ненавидеть). Он предложил мне пользоваться его квартирой на Копакабане, когда я буду приезжать в Рио.
Это был образованный мужчина, ближе к шестидесяти, наделенный типичным для его поколения благородством, и очень богатый. Я приняла его приглашение и выехала к нему в пятницу вечером (забив на работу) в переполненном автобусе, вся исполненная энтузиазмом и воодушевленная перспективой встретить парня, с которым мы переписывались, этой же ночью.
Поездка выдалась чудовищной. Кондиционер нисколько не ослаблял царившего сенегальского зноя, люди очень громко разговаривали. Девушка, сидящая рядом, опустошала огромную сумку с вафлями и шоколадками, а меня тошнило от одного взгляда на все эти крошки и фантики на ее груди. Каждый раз, как я начинала дремать, она принималась шелестеть очередной оберткой, создавая тот же невыносимый шум, что обычно раздражает нас в кино.
А потом то, что поначалу казалось легким успокаивающим дуновением в салоне, превратилось в кошмарную сауну, в которой парил луковый запах пота бедняков. Эта вонь, смешавшись с запахом дешевого дезодоранта и сладких духов, превратила воздух в нечто, чем невозможно было дышать.
В порыве самосохранения я добежала до места водителя и разразилась просьбами включить кондиционер на полную катушку. «Он сломан, – ответил мне тот, – а окна заварены, можете даже не пробовать их открыть». Фантастика! То есть я была обречена на пять часов адских мучений. «Это Бог наказывает тех, – подумала я, – кто считает себя атеистом. Так что терпи!» И я терпела эту вонь и непрекращающийся шелест оберток на протяжении всех пятисот километров...
Я попробовала вспомнить причину, по которой я ехала в Рио, и вспомнила: мужчина. Уехать из Сан- Паулу было совершенно необходимо, потому что я не хотела ни видеть, ни разговаривать ни с кем из знакомых (возможно, потому что боялась, что собеседник в общении может обнаружить у меня ужасный кризис и мою острую нужду в помощи). Я избегала своих друзей и говорила только с родителями, если отвертеться было невозможно. Поехать на встречу с незнакомым человеком было лучшим способом сбежать от этой муки.
Я все старалась вспомнить его лицо, которое я видела в трамвае в Святой Терезе, но было трудно восстановить картинку. Тогда я стала вспоминать нашу переписку, и меня охватила паника. Потому что из писем совершенно ясно следовало, что я еду к нему для дикого секса. Когда я их писала, это казалось очень забавным, а на деле все принимало совершенно другой оборот. Я впала в отчаяние, захотелось вернуться в Сан-Паулу, пусть даже пешком. Но, в конце-то концов, я же сама хотела провинциального грубого мужчину, молодца, остроумного и сообразительного, но прежде всего я хотела, чтобы меня любили, заботились обо мне и защищали меня. То есть, мне нужна была полная противоположность тому, что я описывала в своих