– Она сказала, что от какой-то женщины, которая в Грузине, и знает тебя с рождения.
– И теперь эта женщина в Грузине? – странно произнес Шумский.
– Не знаю… Но я думаю, Михаил Андреевич, что у тебя здесь в квартире есть женщина, которая должна знать многое получше всяких Пашут. Твоя нянька. Расспроси ее и поверь, что она тотчас же сумеет доказать тебе, что все это одни сплетни.
Шумский вдруг переменился слегка в лице и проговорил едва слышно:
– На всякого мудреца довольно простоты!
И затем он прибавил со странной, будто деланной, интонацией и с умышленным равнодушием в голосе:
– Нет, Авдотья дура… Ничего она не может знать… Вот что, Петя… сделай милость.
Шумский запнулся.
– Что? Говори. Я с великой радостью готов тебе служить! – сказал Квашнин с чувством.
– Нет, я так… Пустое… В другой раз…
Шумский хотел было просто просить друга тотчас уехать. Мысль об Авдотье только теперь пришла ему в голову и он даже изумился себе самому, что ранее не вспомнил о ней. Но просить Квашнина тотчас же оставить его одного, чтобы объясниться с мамкой, он не решился. Он сразу поверил в особое значение своего объяснения с Авдотьей и не хотел, чтобы Квашнин догадался. Но с этого мгновенья разговор друзей прекратился, и даже на два вопроса Квашнина Шумский, опять глубоко задумавшийся, не ответил ни слова. Наконец, спустя около получаса он решился вымолвить.
– Ну, друг Петя, ступай домой. Спасибо тебе за все… Я хочу побыть один, а то и спать лягу.
Квашнин молча, недоверчивым взглядом окинул приятеля и произнес, смущаясь:
– Я думал и ночевать у тебя… Ты, пожалуй, глупость какую учинить можешь.
– Застрелюсь, что ль? Нет, брат. Не теперь. После, может быть… А теперь надо прежде… Многое надо. Прощай. Уезжай себе. Спасибо. Навести завтра утром.
Квашнин стал было упираться, но Шумский настоятельно потребовал, чтобы он уехал, говоря, что хочет сесть писать письмо графу Аракчееву. Приятель уступил и, простившись, вышел в прихожую.
Но вместо того, чтобы тотчас уехать, он прошел снова через коридор в комнату Шваньского. У него сидела в гостях его невеста Марфуша. Квашнин вызвал его.
– Иван Андреевич, держите ухо востро, – сказал он серьезно. – Смотрите за Михаилом Андреевичем. Он все-таки не хорош…
– Что же смотреть? – отозвался Шваньский уныло и не подымая глаз. – Он себе голова. С ним ничего не поделаешь. Меня он прогонит. Я лучше вот Марфушу пошлю к нему. Якобы по делу. Она его скорее разговорит.
– Ну, хоть ее. Его надо развлекать от дум, – сказал Квашнин.
Как только офицер отъехал от дома, Шумский двинулся из спальни по направлению к своей гардеробной.
Но едва очутился он в полутемном коридоре, как вскрикнул и, затрепетав от нечаянности, бросился вперед.
Ему навстречу тихо двигалась женская фигура в белом платье, беловолосая, стройная… Она!.. Его Ева!..
– Здесь?! Вы?! – вскрикнул Шумский, задыхаясь и хватая ее за руки.
Но в то же мгновенье на всю квартиру грянул яростный голос того же Шумского.
– Ах, дьявол!.. Ах ты… Вон отсюда проклятая… Вон!.. Убью я тебя, если еще раз…
Фигура в белом платье отскочила и бросилась бежать опрометью от Шумского. В ту же минуту в коридор выскочили Шваньский, Копчик и Авдотья…
Это была, конечно, Марфуша, посланная, было, Шваньским к барину, чтобы его «разговорить».
Шумский вернулся к себе в волнении, но озлобленный.
– Дьявольское сходство! – произнес он, стоя середи спальни. – И нет его, этого сходства… Нету! А есть что-то… в темноте. Ах, дьявол! Как она меня по сердцу хватила.
И, помолчав, он прибавил спокойнее:
– И я дурак! Разве может она здесь очутиться. Это было бы чудом. Это было бы… все. Все! Тогда мне ничего более на свете не надо. Ах, проклятая девчонка, как она меня… Будто ножом резнула. Один миг. А какой миг? Я умирал от счастья!
Шумский сел, долго молчал уныло, задумавшись, и, наконец, прийдя в себя, крикнул Ваську:
– Скажи Ивану Андреевичу, – выговорил он тихо, когда Копчик появился на пороге, – что если я еще раз увижу у себя его треклятую девчонку, то я его самого выгоню из дому и никогда на глаза не пущу. Чтобы она не смела переступать порога квартиры. Авдотья дома?
– Тут-с, – ответил Копчик, робея. – Они просили доложить об себе. Желают вас… стало быть… Если мол, хворают, то я бы, сказывают, за ними…
– Зови! – перебил Шумский так тихо и таким вдруг упавшим голосом, что лакей едва расслышал произнесенное слово.
Через несколько мгновений дверь снова отворилась, и женщина появилась на пороге…
