открыл стеклянную дверь в самоё ванную. Она была пуста. Я заглянул даже за занавеску — никого. Но кафельный пол и стены вокруг были залиты водой. Эта дура О-Сидзу не знала что ответить, соврала. Но где он может быть? И где Сацуко? Я двинулся было на поиски в бар столовой, как оттуда показалась О-Сидзу с подносом, на котором стояли бутылки кока-колы и два стакана. Подойдя к лестнице на второй этаж, она увидела меня. Страшно побледнев, она остановилась, как вкопанная. Руки с подносом задрожали. Я сам растерялся: в такое время мне в коридоре делать нечего.
— Харухиса ещё здесь? — спросил я как можно более оживлённым и весёлым тоном.
— Да. Я полагала, что он уже ушёл…
— А-а, вот как!
— Он на втором этаже дышит свежим воздухом.
Два стакана, две бутылки кока-колы. Вдвоём на втором этаже «дышат свежим воздухом». Одежду бросил в корзину в ванной и, приняв душ, накинул на себя только лёгкий халат. Да мылся ли он один в ванной? На втором этаже есть спальня для гостей, — не в ней ли они дышат свежим воздухом? В том, что он накинул на себя лёгкий халат, ничего странного нет, но на первом этаже пустуют приёмная, гостиная, столовая, жена моя в отъезде, незачем было подниматься на второй этаж. Они, конечно, думали, что с половины третьего до половины пятого я буду в спальне лежать в постели и врач будет делать иглоукалывание. О-Сидзу поднялась на второй этаж, а я сразу же возвратился в спальню.
— Извините, пожалуйста, — сказал я, укладываясь в кровать. Я отсутствовал менее десяти минут. Они как раз доели мороженое. Сеанс возобновился. Ещё минут на сорок-пятьдесят я предоставил себя в распоряжение господина Судзуки. Когда в половине пятого он ушёл, я пошёл к себе в кабинет. За всё это время можно было спокойно тайком покинуть второй этаж. Их план не удался: я неожиданно вышел в коридор и, к несчастью, наткнулся на О-Сидзу. Если бы я не встретился с ней, они бы не догадались, что мне известна их тайна. Но это ещё не всё. Если подозревать их в ещё большем коварстве, то Сацуко, зная о моей недоверчивости, предположила, что я могу пуститься на розыски во время перерыва между двумя сеансами, и, решив представить мне возможность убедиться, нарочно послала О-Сидзу за кока-колой, чтобы я её увидел. Она, вероятно, подумала: «Пусть старик всё узнает. Чем скорее он поймёт, тем скорее покорится неизбежному». Мне показалось, что я слышу её голос: «Да не надо так волноваться, соберись с мужеством и спокойненько ступай к себе».
С половины пятого до пяти я отдыхал. С пяти до половины шестого лежал на доске. Потом полчаса отдыхал. За это время гость со второго этажа наверняка ушёл, вероятно, ещё до окончания сеанса иглоукалывания. То ли Сацуко ушла вместе с ним, то ли, чувствуя себя неловко, сидит одна на втором этаже, но она не показывалась. Сегодня я видел её только за обедом в полдень. (Вот уже два дня, как мы обедаем с ней вдвоём.) В шесть часов появилась Сасаки, чтобы вывести меня на прогулку. Я спускался с веранды в сад, как неожиданно показалась Сацуко.
— Госпожа Сасаки, сегодня я погуляю с папой.
В беседке я сразу же спросил:
— Когда ушёл Харухиса?
— Сразу же после того.
— После чего?
— После того, как выпил кока-колу. Я сказала ему, что ты узнал о его присутствии, и его внезапный уход наоборот покажется странным…
— Я не думал, что он такой пугливый.
— Он беспокоился, что дядя превратно истолкует происшедшее, и настойчиво просил меня всё тебе объяснить.
— Оставим это.
— Ты можешь думать, что тебе угодно, но на втором этаже больше свежего воздуха, чем внизу, только поэтому мы поднялись туда и выпили кока-колы. Старики немедленно всё истолковывают в дурном свете. Дзёкити сразу бы понял, как надо.
— Ладно, пусть так. Мне всё равно.
— Ну, не совсем.
— Но ведь и ты меня правильно не понимаешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Допустим, между тобой… я говорю: «допустим», — между тобой и Харухиса что-то есть, я вовсе не собираюсь поднимать из-за этого шум.
Она недоверчиво смотрела на меня, не говоря ни слова.
— Я не проболтаюсь об этом ни жене, ни Дзёкити, — всё останется в тайне.
— Ты мне позволяешь пойти на такое?
— Может быть.
— Ты с ума сошёл!
— Может быть. Наконец-то ты поняла? Ведь ты так умна.
— Но откуда у тебя такие мысли?
— Я сам уже не могу наслаждаться любовными приключениями, зато мне доставляет наслаждение по крайней мере смотреть на других. Вот до чего доходят люди!
— Тебя приводит в отчаяние, что для тебя всё кончено?
— Но я могу испытывать ревность. Пожалей меня.
— Ты можешь убедить кого угодно. Пожалеть-то я могу, но я не хочу ради твоего удовольствия жертвовать собой.
— Какая же тут жертва? Разве, доставляя мне наслаждение, ты сама не получаешь удовольствия? Разве ты не будешь наслаждаться больше меня? Моё положение действительно достойно жалости.
— Смотри, как бы я опять не дала тебе пощёчину.
— Не будем обманывать друг друга. Впрочем, не обязательно Харухиса, это может быть Амари или кто-то другой.
— Как только мы приходим в беседку, сразу же начинается такой разговор! Пойдём погуляем, — у тебя не только ноги немеют, у тебя вся голова отравлена. К тому же госпожа Сасаки наблюдает за нами с веранды.
Дорожка достаточно широка, чтобы по ней ходить вдвоём, но с обеих сторон леспедеца так разрослась, что идти было невозможно.
— Листва такая густая, всё время цепляется за ноги. Держись за меня крепче.
— Если бы я взял тебя под руку.
— Каким образом? Ты такой низенький.
Она шла слева от меня и вдруг перешла на правую сторону.
— Дай мне палку. Держись за меня правой рукой.
Она предоставила мне своё левое плечо и, взяв в руки палку, стала раздвигать ветви леспедецы…
…Продолжаю вчерашнее.
— А как к тебе относится Дзёкити?
— Я сама бы хотела это знать. А что ты думаешь по этому поводу?
— Не знаю. Но я стараюсь особенно не думать о нём.
— Я тоже. Мои вопросы его раздражают. Правды он мне не говорит. Одним словом, меня он больше не любит.
— А если у тебя появится любовник?
— Он как-то сказал в шутку: «Появится так появится, делать нечего. Пожалуйста, не стесняйся».
Но похоже, он говорил серьёзно.
— Любой бы так ответил, если ему жена заявляет такое. Кто хочет признать своё поражение?
— У него, по-видимому, кто-то есть, какая-нибудь танцовщица из кабаре, какой я была когда-то. Я согласна на развод, если смогу видеть Кэйсукэ, но он разводиться не намерен. Он говорит: «Жалко Кэйсукэ, а ещё, если ты уйдёшь, папа будет плакать».
