чтобы неизвестный человек подошел к нему слишком близко. Он наверняка знал убийцу, а нападение произошло быстро…
– И неожиданно, – добавил Артэр.
– А кинжал? – спросил Каван.
– Никому не знаком, – сказал Лахлан.
– Убийцу необходимо отыскать, – твердо произнес Каван. – А до тех пор никто не будет чувствовать себя в безопасности, и я не успокоюсь, пока не увижу, что этот трус четвертован и повешен.
В дверь постучались, и братья смолкли.
– Войдите, – велел Каван.
Гонора просунула в комнату голову.
– Ваша мать хочет всех вас видеть.
Братья на мгновение застыли. Настал день, когда они должны проститься с отцом. Печальное событие растянется на весь день и завершится большим ужином в честь почившего лэрда.
Большой зал опустел, поминки по великому вождю закончились. Члены семьи сидели за своим столом. Было уже поздно, но никто не хотел оставлять мать одну. Ей предстояла первая ночь без мужа – впервые за тридцать лет.
Каван не удивлялся тому, как мужественно мать перенесла похороны. В конце концов, она была женой отважного лэрда и не стала бы оскорблять его память проявлением слабости. Когда Тавиша опускали на место последнего упокоения, она стояла высокая, с царственной осанкой и принимала соболезнования грациозно и с достоинством.
Но Каван не мог не волноваться – какой теперь будет ее жизнь без возлюбленного супруга? Но не высказывал своих опасений вслух.
– У нас все будет хорошо, – сказал он, невзирая на горечь утраты, отражавшуюся на всех печальных лицах.
– Конечно, будет, – кивнула Гонора. – Ваш отец в этом не сомневался.
На нее удивленно посмотрели, а Лахлан спросил:
– Почему ты так думаешь?
– Так сказал мне ваш отец.
Все уставились на Гонору. Она улыбнулась:
– Мы с вашим отцом много раз гуляли вместе, и он превозносил добродетели своих сыновей, – Гонора с ласковой улыбкой посмотрела на Адди, – и своей жены.
– И что он говорил? – взволнованно спросил Лахлан. Гонора опять улыбнулась:
– Я словно слышу смех вашего отца, такой энергичный и радостный, и вспоминаю то, что он говорил про тебя. Он любил твою страсть к жизни и радовался, что ты не боишься жить, но, – тут Гонора подняла палец, – он знал, что, когда придет время, ты будешь готов выполнить все, что потребует от тебя долг. Он не сомневался в твоей силе и чести. Он гордился тобой.
Лахлан медленно кивнул:
– Спасибо. Хорошо, что я это услышал.
Гонора повернулась к Артэру.
– Говоря о тебе, отец всегда делался серьезным. Он чувствовал себя в безопасности рядом с тобой и знал, что на тебя можно положиться. Он никогда не беспокоился и не сомневался, обращаясь к тебе с просьбой решить тот или иной вопрос. Он с гордостью говорил мне, что однажды ты ему сказал – не бывает никаких проблем, есть только решения. Он точно знал, что ты наведешь порядок в любом хаосе, и восхищался твоей мудростью.
Артэр только кивнул. Горло у него перехватило от избытка чувств.
Гонора повернулась к мужу и просияла:
– Говоря о тебе, отец всегда качал головой и вздыхал.
У Кавана на миг остановилось сердце. Неужели отец разочаровался в нем?
– Он с первого дня твоей жизни знал, что ты рожден лидером, и всегда чувствовал себя виноватым за то, что тебе толком не довелось побыть ребенком.
– О Боже, неужели он действительно так думал? – воскликнула Адди.
Гонора кивнула:
– Он все время говорил о той ответственности, которую взвалил на себя Каван еще в детстве.
– И все из-за нас, – вставил Артэр.
– Он прав, – согласился Лахлан. – Каван всегда был рядом, помогал нам, учил нас, покрывал наши промахи, если считал это возможным, но позволял нам перенести наказание, если думал, что это необходимо.
– Отец хотел, чтобы ты наслаждался жизнью, покуда это возможно, – продолжала Гонора, – потому что знал, какое нелегкое бремя быть вождем клана. И хотя он не сомневался, что ты вполне способен стать великим лэрдом – он утверждал, что даже лучшим, чем он сам, – он хотел, чтобы ты чувствовал радость свободы, пока не настанет день подчиниться долгу. Он знал, что в твоих руках клан будет чувствовать себя уверенно. Он очень любил тебя. – Гонора обвела взглядом всех троих братьев. – Он очень любил вас всех.
– А Ронан? – спросил Лахлан. – Он говорил что-нибудь про Ронана?
Гонора кивнула:
– Он говорил мне, что не сомневается – Ронан выживет и вернется домой. Он верил, что Ронан – сильный воин, и когда сам поймет свою доблесть, он найдет путь домой.
Все немного помолчали, а потом Артэр спросил:
– А про маму?
Адди слабо улыбнулась. Гонора положила ладонь на ее руку.
– Эти слова только для нее одной.
Братья встали. Каван поцеловал жену в щеку и сказал ей, что будет ждать ее в спальне, но она может не торопиться.
Сыновья по очереди обняли и поцеловали свою мать, сказали ей, как любят ее, и ушли, оставив женщин одних.
Гонора приготовила особый травяной отвар и добавила в кружку Адди немного сонного зелья, чтобы та отдохнула. Они молча сидели бок о бок, и наконец Адди заговорила:
– Я очень любила своего мужа.
– Он вас тоже очень любил, – отозвалась Гонора.
– Я знаю. Расскажи мне то, чего я не знаю.
Гонора усмехнулась:
– Он говорил, что вы можете привести его в бешенство, но ему так нравилось потом мириться, что он решил – это ваше достоинство, а не недостаток.
Адди рассмеялась:
– Я знала. Он бы никогда не признался, но я знала.
– Еще он говорил, что вы его очень хорошо знаете и что нет ничего, буквально ничего, что он мог бы от вас скрыть. Но опять же признавал, что это достоинство, которое сослужило ему хорошую службу, потому что не требовалось вам ничего объяснять, а вы могли утешить его без лишних слов.
– Я читала все по его глазам, видела по его походке, слышала по голосу и знала, что ему нужно.
Гонора стиснула ее руку.
– А самое главное – он никогда не сомневался, что может доверять вам, и полагался на вас, зная, что вы всегда будете рядом с ним. Прав он или ошибается, но вы будете его защищать, а мнение свое выскажете потом, наедине. И ни разу за все годы он не усомнился в вашей любви. Она была прочной и неизменной. Он считал, что ему очень повезло найти вас.
– Найти меня? – Адди опять засмеялась, вытирая слезы. – Боже мой! Я положила на него глаз еще девочкой. Ни у какой другой женщины не было ни единого шанса.
Гонора тоже засмеялась:
– То же самое утверждал и он. Он сказал, что когда впервые увидел вас – кажется, вам было тогда двенадцать, – он понял, что вы и есть его женщина.
