животе.
Калум показался им на глаза, только когда они добрались до конца деревни, и потрясенная Гонора увидела у него в руках букет цветов. Казалось, он даже попытался привести себя в порядок – одежда сидела на нем довольно неплохо, если не обращать внимания на несколько пятен и отсутствие пуговицы на жилете.
– Это для вас, – произнес Калум и, едва заметно поклонившись, протянул букет Адди. – Но эти прекрасные цветы меркнут перед вашей красотой.
Гонора чуть не задохнулась от негодования. Это просто несерьезно! Неужели отчим собрался ухаживать за ее свекровью? Даже мысль об этом была возмутительной. Впрочем, Адди слишком умна, чтобы попасть под влияние Калума.
– Благодарю, – произнесла Адди. – Вы очень заботливы.
Гонора потрясенно молчала. Адди улыбнулась и понюхала несколько полевых цветочков, туго завернутых в зеленые листья. Только самые стойкие цветы сумели дожить до начала зимы.
Гонора в ужасе думала: «А вдруг Адди надумает принять этот подарок? Ведь это все равно что вслух объявить – я готова принимать ухаживания других мужчин. Это как раз в духе Калума – делать все публично, чтобы каждый мог видеть его уважительные и честные намерения».
Калум горделиво выпятил грудь, и Гонора с растущим негодованием увидела, что несколько жителей деревни уже наблюдают за разговором. Скоро длинные языки сплетников будут очень заняты!
Адди вздохнула и вернула букет Калуму:
– Я не могу его принять, да и не хочу. Единственный мужчина, даривший мне цветы, это мой возлюбленный супруг, Тавиш. Я никогда не приму ни единого цветочка от другого мужчины. Надеюсь, я выразилась достаточно ясно, Калум?
Гоноре хотелось крепко обнять Адди и радостно завопить от восторга. Вместо этого она просто просияла, стоя рядом со свекровью.
И ничуть не удивилась, увидев, как щеки отчима побагровели от стыда. Впрочем, он заслуживает такого позора за одну только мысль о том, что Адди может заинтересоваться мужчиной после недавней кончины мужа. Но отчим, верный своей эгоистической натуре, продолжил попытки.
– Может быть, со временем… – заявил Калум.
– Нет! – оборвала его Адди. – Никакое время не исцелит моего разбитого сердца. Тавиш был любовью всей моей жизни, и другого мужчины в ней не будет. Не нужно бесчестить меня и позорить себя новыми попытками. В следующий раз я не буду столь любезной.
Адди повернулась и пошла прочь. Гонора сделала то же самое, но ей пришлось резко остановиться, потому что кто-то схватил ее за руку.
Она знала, кто, и в бешенстве обернулась к Калуму:
– Убери руку.
– Да как ты смеешь…
– Нет! – закричала Гонора. – Как смеешь ты прикасаться ко мне?!
– Тихо, – хрипло предупредил он. – Или ты заплатишь за свою наглость.
Адди остановилась, повернулась и теперь смотрела на них, не делая никаких попыток вмешаться. Очевидно, чувствовала, что невестка справится с Калумом сама.
– Убери от меня руку, Калум, предупреждаю в последний раз, – твердо произнесла она.
– Я твой отец…
Гонора вырвала руку, хотя ей было больно. Но все же она почувствовала себя хорошо, словно вырвалась не только из его хватки, но вообще стала свободной от него, а ведь об этом она мечтала так давно!
– Ты мне не отец и никогда им не был.
– Ты будешь меня слушаться…
– Никогда! – отрезала Гонора. – Ни сейчас, ни потом!
Калум кинулся к ней, но Гонора сжала кинжал, висевший в ножнах у нее на поясе. Отчим остановился так резко, что чуть не упал.
– Ты не посмеешь, – сдавленным голосом произнес он.
– Ты уверен? – спокойно спросила Гонора.
Калум побагровел:
– Ты еще пожалеешь!
– Я уже жалею.
Он самодовольно хмыкнул.
– Жалею, что не дала тебе отпора раньше. И не вздумай снова попадаться на моем пути.
– Только твой муж может выгнать меня из клана! – злобно заорал он.
– Ты хочешь, чтобы я это сделал, жена? Выгнать его?
Гонора улыбнулась мужу. Тот приближался неторопливо, чтобы дать ей возможность ответить, зная при этом, что он тут и готов защищать ее. Калум, вздрогнув, обернулся.
– Решать тебе, – сказал Каван, проходя мимо Калума и остановившись рядом с Гонорой.
– Выгонять ни к чему, но я не буду плакать, если больше никогда его не увижу, – ответила Гонора, сердито посмотрев на Калума.
– Вон как ты храбро заговорила, когда муж рядом! – бросил Калум, но тут же прикусил язык. Слишком поздно.
Каван потер подбородок.
– Думаю, ты должен заработать свое право жить здесь, Калум. – Каван обернулся к Гоноре: – Можешь использовать его вместо мишени, когда будешь упражняться в стрельбе из лука.
Гонора с трудом удержалась от смеха.
– Это будет нечестно. Он такой жирный, что я ни за что не промахнусь.
Калум выглядел так, словно вот-вот взорвется, и снова побагровел. Гонора внезапно насторожилась. Отчим не тот человек, который легко сдается. Он всегда находил способ отомстить тем, кто, по его мнению, заслуживал его гнева, и Гонора прекрасно это знала, потому что большую часть жизни его гнев был направлен на нее. Неужели она и вправду решила, что он не отплатит ей за такое унижение?
– Оставь его, – отрывисто произнесла она, чувствуя, как терзают ее воспоминания.
Каван кивнул:
– Тебе решать. – Он посмотрел на Калума: – Держись подальше от моей жены и от матери.
– Как прикажешь, – ответил Калум и почтительно поклонился, не отрывая злобного взгляда от Гоноры.
Она чувствовала, как взгляд этих злобных глазок медленно вонзается в нее, словно острие кинжала, постепенно проникая все глубже и глубже. Калум заставит ее заплатить за это, Гонора ничуть не сомневалась, и тогда ей придется в последний раз дать ему отпор и освободиться от него навсегда.
Глава 31
Каван крепко обнял спящую жену; несмотря на пылающее в очаге пламя, в комнате было довольно прохладно – зима. Он улыбнулся, вспомнив, как всего пару часов назад они отлично согрели воздух в комнате, неистово занимаясь любовью. Довольно горячо поспорив, они сорвали друг с друга одежду и сплелись в жарких объятиях, завершившихся сразу несколькими безумными оргазмами.
Тело Кавана мгновенно ожило при этом воспоминании, словно его не удовлетворило их соитие. Однако Каван все же предпочел просто уютно прижаться к жене, наслаждаясь тем, что она рядом.
Последние несколько недель оказались сложными – все пытались приспособиться к своему новому положению, в том числе и он сам. Ему пришлось переселиться в покои отца. Голова была забита срочными неотложными делами, и он время от времени безнадежно надеялся, что отец вдруг войдет в комнату и ответит на все вопросы или хотя бы даст совет – а потом боль утраты вновь обрушивалась на Кавана, и он садился не на стул отца за его столом, а в кресло, в котором любил сидеть, когда разговаривал с Тавишем по душам.
Он все еще пытался примириться с мыслью, что отца больше нет, а он, Каван Синклер, теперь лэрд клана. И хотя эта мысль постоянно терзала его, Каван не оставлял попыток выяснить, кто убил Тавиша – ради памяти отца и спокойствия клана, чтобы сплетни наконец улеглись, а клан зажил прежней мирной
