– А, сдается мне, бандиты с волками дружат, – неожиданно для всех сделал очередное гениальное открытие лейтенант Корепанов.
– Это даже я понимаю, – согласился капитан Герасимов, – только вот не вижу пока конкретных аргументов для категоричного утверждения.
– Если бы не дружили, они все подходы к своей норе перекрыли бы минами и растяжками. А не ставят их только потому, что боятся волков взорвать.
– Резонно мыслишь, – сказал Герасимов. – Против этого возразить нечего. Думаю, что ты полностью прав.
– Согласен, – сказал и старший лейтенант Шамсутдинов, поднимая автомат выше. – А вот и они… Волки…
– Где? – Капитан посмотрел по направлению, указанному стволом автомата.
– Сейчас из-за кустов выбегут. Расстояние метров сорок. Парочка…
– Одного хотя бы ранить… – снова выложил очередную порцию здравомыслия Корепанов. – По кровавому следу пойдем.
– Это точно, Ренат, нужно только ранить…
Волки показались из-за кустов. Бежали не быстро, но целеустремленно. Короткая автоматная очередь не заставила волков остановиться, но неторопливый бег рысцой сразу перешел в стремительный галоп. Шамсутдинов дал вторую очередь, и волчий визг показал, что пуля нашла цель, но волки не остановились, и только через десяток стелющихся по земле скачков стало заметно, как на ходу отваливается у переднего волка хвост. Пуля угодила прямо в него. Хвост так и не отвалился до конца, хотя и волочился по камням, а через мгновение волки скрылись за большими камнями.
– Есть ранение, – удовлетворенно констатировал Корепанов. – Я в детстве овчарку держал. Хороший был кобель. Подрался раз с двумя доберманами. Ему самый кончик хвоста откусили. Крови было, словно из порванного горла. След будет хороший.
– Не успел обернуться оборотень! Идем, не будем время терять, – распорядился Герасимов и первым двинулся в сторону кровавого волчьего следа.
– Бандиты, – сказал вдруг, всматриваясь в склон, Шамсутдинов. – Десять человек.
– Ложись! – скомандовал капитан, хотя и с опозданием. Все трое залегли уже одновременно с командой.
– Видели они нас или нет? – спросил сам себя капитан Герасимов.
– Слышали уж точно… – Шамсутдинов показал на свой автомат.
Но бандиты сами ответили на вопрос капитана. Прозвучало несколько очередей, пули затренькали по камням и ударили в стволы ближайших деревьев.
– Отходим? – спросил Корепанов.
– Вперед идем, – выбрал маневр командир роты. – Встречным курсом. Но рандеву устраивать не будем. Они пойдут по склону, мы – лесом, им навстречу…
Рамазан понял, что я куда-то стрелял, только после того, как гильза, падая со скалы, скатилась к нему. Слабый звук выстрела был легко подхвачен ветром, гуляющим по вершине хребта, и унесен в вышину. У «Харриса» и глушитель тоже хороший, хотя несколько тяжеловатый и позволяет стрелять скрытно даже с близкой дистанции, хотя сама винтовка создана для дистанции дальней. Рамазан встал, ожидая, когда я спущусь и расскажу, в кого стрелял.
– Ложись, отдыхай, я не скоро, – громко посоветовал я, понимая, что спуск будет более сложным, чем подъем, и уж наверняка более продолжительным. Иначе при спуске и не бывает, как скажет любой спортсмен, занимающийся горными видами спорта. Я не спортсмен, но эти законы давно изучил.
Руки у меня уже отдохнули. Досталось им за последние дни немало. Еще сказывались последствия подъема по веревке из клети, а тут в дополнение школу скалолазания пришлось пройти. А ведь снайперу, как нам говорили преподаватели, не рекомендуется поднимать груз больше двадцати пяти килограммов, чтобы руки при стрельбе не дрожали. Работа снайпера сродни работе ювелира. Интересно, конечно, у тяжелоатлетов руки дрожат? У меня вот дрожали только после трудного подъема, потом дрожь прошла очень быстро. Конечно, будут дрожать и после спуска, потому что во многих местах придется надеяться только на силу пальцев и кистей. В силе своих рук я был уверен, но кое-какие приготовления к спуску сделал. Удобнее расположил за спиной винтовку, чтобы не мешала, расстегнул несколько пуговиц, чтобы не стесняли движения, и только после этого стал спускаться в том же месте, где и забрался на верхнюю платформу. Тот путь я еще помнил, а искать новый относительно удобно только при подъеме, но никак не при спуске, где возможности посмотреть, куда ногу поставить, может и не представиться. Ищешь опору вслепую и не всегда находишь. Правда и высота здесь, на моей скале, не такая большая. При подъеме, конечно, и рекордсмену мира по прыжкам в высоту с шестом не запрыгнуть, но при спуске хватило бы и две трети пути преодолеть, а дальше и спрыгнуть не страшно. Два с половиной, три метра – это не высота, если умеешь правильно ноги при приземлении поставить. И это несмотря на то, что под скалой лежал монолитный каменный пласт. На камень прыгать, конечно же, жестковато; тем не менее это намного лучше, чем прыгать на скользкую, к примеру, глину или на каменную россыпь, где обязательно или поскользнешься, или ногу поставишь не на тот камень, что чревато или растяжением связок или даже переломом. А мне сейчас никак нельзя терять способность к быстрому передвижению. Осталось сделать последний шаг, чтобы завершить задуманное. Значит, и спускаться следует до того момента, когда это можно, а прыгать только в крайнем случае. Лучше обойтись без риска. И я это понимал, потому что лучше других знал, что может натворить снайпер с «дальнобойкой», да еще имея прицел с тепловизором. Только что убитый мною бандит находился от меня на такой дистанции, что достать его с простой снайперской винтовкой было невозможно. А я достал его. И волка бы достал, если бы имел в том надобность. И хочу так же точно достать Лукмана, потому что он вышел на убойную позицию и достает сейчас моих товарищей по взводу или «краповых», как Адам.
Эти мысли совсем не мешали мне совершать спуск. И даже, наоборот, помогали быть предельно осторожным и избегать ненужного риска.
Горец Рамазан смотрел на меня снизу и, вполне возможно, насмехался над моей осторожностью. Но меня это не пронимало. Я твердо знал одно: я не имею права сейчас ошибиться, не имею права упасть, не имею права подвернуть ногу при приземлении, потому что, кроме меня, никто не сможет остановить Лукмана. И пусть надо мной смеются, пусть считают мою осторожность и ответственность трусостью… Разве это важно? Разве важно, по большому счету, что о тебе кто-то со стороны думает? Важно только дело, которое необходимо сделать.
Скала казалась нескончаемой. Нескончаемой она казалась и тогда, когда я лез наверх, а при спуске она вдруг невероятным образом увеличилась в несколько раз, и я думал, что буду до вечера искать ногами опору. У меня уже и руки отказывались сжиматься и разжиматься, и пальцы судорогой сводило. Но я спускался медленно и спокойно и все же спустился так, как хотел. Я не спрыгнул, но ступил на монолитный камень под основанием скалы. Рамазан за время моей экскурсии успел и дыхание перевести, даже успел устать отдыхать. Он стоял рядом со скалой, встречая меня.
– В кого стрелял? – спросил он сразу. – Лукман?
– Нет, Лукмана я еще не видел. К нему шел четвертый из нашей погони.
– Хотел предупредить, чтобы Лукман нас караулил, – с уверенностью сказал Рамазан.
– Скорее всего. Сверху можно держать и нашу тропу, и, наверное, выход из пещеры в Погорелом лесу. Хребет удачно поворачивает.
– И где же он засел? – скорее сам себя спросил Рамазан.
– Кажется, я знаю… Идем.
Рамазан за моей спиной шел, но я услышал, как он остановился.
– Волк.
– Я видел его, – сообщил я, не оборачиваясь. – В прицел. Не стал стрелять. Он нам не мешает. А жить ему тоже хочется. Идем.
