два чемоданчика, один из которых был с красным крестом в белом круге. Стол поставили в угол; туда же установили табуретку, на которую медик и уселся, к чему-то готовясь. Курсантам такие приготовления приятных минут не доставили. Медик откровенно готовился их обслуживать. При этом с лица Счастливого не сходило восторженно-радостное выражение. Майор видел, какой эффект произвело появление медика.
Сам Счастливый при этом раскрыл второй чемоданчик, заглянул туда, но ничего пока не достал, хотя и громко хмыкнул, показывая свое довольство.
– Закончили разминку! В две шеренги становись! – прозвучала команда.
Судя по лицам курсантов, им уже самим надоела разминка. Значение ее понимали разве что Станислав, хорошо владеющий системой подготовки, и Вадим, бывший спортсмен высокого класса. Остальные просто повторяли за старшим лейтенантом то, что считали во многом лишенным смысла, потому что они пришли в школу «Вальгалла» учиться драться, а в уличной драке никому времени на разминку, как правило, не отпускается.
Счастливый вразвалочку прогулялся перед строем, с самоуверенной насмешкой оглядывая курсантов и держа руки сомкнутыми за спиной. Взглядом он словно бы предупреждал их, что сейчас многим придется плохо. И подтвердил это словами:
– Те, кто вчера сумел прыгнуть с крыши, считают себя храбрецами. Хрены вы, а не храбрецы. Это пустяковое дело, прыгнуть, зная, что тебя страхуют.
– Валера тоже так думал… – сказал рыжебородый Славик.
Счастливый на реплику никак не отреагировал. Даже не поморщился, словно уши его были воском залиты или он не понимал русский язык. И остановился на правом фланге перед Ратиловым, внимательно, с откровенным вызовом в него вглядываясь. Станислав стоял один в первой шеренге, не имея за спиной никого, тогда как за каждым курсантом рядом с ним оставался кто-то из второй шеренги. Сказалось нечетное количество оставшихся курсантов. Из сорока двух только тринадцать дошли до предстоящего серьезного испытания. И неизвестно было, кто из них дойдет до финишной черты, за которой прятался миллион рублей.
– Ну что, значит, сюда допрыгали. Допрыгались… Тринадцать человек осталось. Чертова дюжина. Несчастливое число. Да и для оставшихся занятий это неудобно. Надеюсь, еще кто-то отсеется, хотя и так уж, в сравнении с первыми двумя наборами, вас осталось мало. Все серьезные парни уже прошли через наши руки. Смешно: город с населением больше миллиона, а настоящих парней не найти. Мельчает народ. И вы тоже не те…
– Мы еще те… – возразил Александр. – Скоро убедишься, товарищ майор.
– Ну-ну, посмотрим, кто в какие ворота пролезет. Ладно… Приступим. Сегодняшние занятия у нас предельно жесткие, и предназначены они для того, чтобы научить вас терпеть боль, переносить удары без стона и не бояться, что вас в уличной драке сначала по харе прилично нахлещут, а потом и по организму попинают… Не бояться боли – это главное. Вчера вы перешагнули через страх неизвестности, сегодня перешагнете через страх боли. Страх неизвестности – это тоже страшно. Но там вы знали, что есть страховка, там было психологически легче. Сегодня вы знаете, что будет больно. Готовьтесь к этому. Вас повсюду преследуют страхи. Страх упасть, страх показаться смешным перед окружающими, страх потерять деньги, страх перед погодой, обещающей ураганный ветер, страх аварии на дороге и еще куча всяких страхов, кончая страхом смерти. Откуда эти страхи берутся? Если глубоко копать и разобраться, как это делают философы, все страхи в итоге сводятся к одному: к ожиданию боли. И именно это вы должны побороть. А трусость есть не что иное, как желание избежать боли. Все просто… Будете бороться.
– Здесь вы совершенно не правы, товарищ майор, – возразил Станислав. – Не знаю уж, каких философов вы начитались, но страх боли, хотя и относится к основным инстинктам всякого живого организма, все же не является доминирующим.
– А ты, спецназовец, каких философов читал? Спорить с болью надумал? Ну-ка, скажи нам тогда, что в человеческой психике сильнее страха?
– Неизвестность. Страх смерти только потому пугает человека, что он не знает, что ждет его после смерти. Есть загробная жизнь или нет ее – незнание этого вопроса порождает основной человеческий страх. И перебороть этот страх вашими методами невозможно.
Счастливый усмехнулся, как оскалился.
– Это невозможно никакими методами. Не говори глупостей, философ.
– Отчего же? Это возможно. Верующий человек не боится смерти. Он идет на смерть, если дело того стоит, с достоинством.
– Ты имеешь в виду террористов-смертников? – майор ловко передернул карты.
– Я имею в виду всех верующих, независимо от вероисповедания, – твердо ответил старший лейтенант. – Они не боятся боли, когда готовы пострадать за свои принципы. Бросающийся грудью на амбразуру человек тоже верующий. Он не от отчаяния бросается. От отчаяния стремятся себя спасти, а он спасает других. И боли не боится, потому что его вера сильнее боли.
Счастливый махнул рукой.
– Это дело философов. Пусть они о высоком размышляют, а мы люди простые и живем обыденной жизнью. В обыденной же жизни страх боли превалирует надо всем. Это я хорошо знаю, потому что часто с этим встречался.
– А как же болевой барьер? – спросил Вадим. – Он у каждого свой. Один может терпеть, другой нет.
– Если хорошо постараться, никто не сможет терпеть. Все зависит от старания того, кто стремится принести боль, – жестко сказал майор. – Это проверено.
– Да, товарищ майор, – сказал Александр, – как всякий мент, на пьяных тренировался. Он знает, что у пьяных болевой порог понижен. И научился боль даже пьяным причинять. Он, конечно, знает…
– Пререкания в строю… – прикрикнул Счастливый и, прерывая разговор, в котором он выглядел не в лучшем свете, пошел к сидевшему за столом медику с раскрытым медицинским чемоданчиком.
Там же стоял второй чемоданчик, уже раскрытый. Около него и остановился Счастливый. Заглянув внутрь, майор почувствовал большую уверенность в себе. По крайней мере, настроение его слегка улучшилось. И заговорил тем же тоном, каким начал.
– Будь моя воля, я бы выдал вам металлические ножи. Пусть даже не заточенные, но металлические. Но, поскольку воля не моя, и вообще закон у нас строг, ножи получите деревянные. И будете бить и резать друг друга что есть силы. Спецназовец у нас остался без пары. Значит, я резать его буду.
– Они будут друг друга, а вы только меня, товарищ майор? Или я тоже имею право вам что-нибудь отрезать? – спросил Станислав.
Майор, показалось, даже обрадовался такому обороту дела.
– Попробуй. Только учти, что я инструктор именно по ножевому бою. В нашей области лучшего специалиста нет. Хотя ты у нас теперь из другой области… С ножом общаться вас учили?
– Кое-что показывали.
– И то хорошо. Мы с тобой и начнем. Покажем другим, как следует драться. Бить будем всерьез, стараться нанести травму. Не бьем только в глаза, в виски, в пах, в горло, в уши, в любые поражаемые части тела.
– Договорились, товарищ майор.
– Подходим ко мне по одному, получаем ножи. После побоища, несмотря на боль, подходим, ножи возвращаем и только после этого посещаем санинструктора. С ножом он никого принимать не будет и даже кусочка пластыря не даст. Ножи нам еще сгодятся. Я надеюсь, что у нас будут еще наборы в школу. Другим тоже захочется стать кусками мяса. Подходим, чего встали…
Ножи разобрали быстро.
– Встали попарно. Я сразу предупреждаю, что сегодняшнее занятие не предназначено для того, чтобы обучить вас ножевому бою. За одно занятие это сделать невозможно. Сегодняшнее занятие предназначено для того, чтобы вы научились не бояться боли. Хотя кое-какие элементы защиты я вам покажу. Они могут пригодиться. Или наш спецназовец покажет, если сможет. Я вообще-то даже предполагаю, что его чему-то научили за время службы. Сколько ты там служил, Ратилов?
– Пять лет, товарищ майор.
– За пять лет можно подучиться, если только этим и заниматься. Но вы там не только этим занимались.
