ощущения привычной боли, уже успевшей стать частью его существа…
Так же, желая возвести боль в ранг привычной, он сделал и сейчас. Он воспринимал и боль, и неудобную позу, от которой затекали ноги, и врезавшиеся в руки кольца наручников с жесткими краями, все это воспринимал со всей остротой, воспринимал и впитывал в себя, до предела переполняясь болью, осознавая ее и пробуя ее каждой клеточкой тела. И при этом, при концентрации конкретно на болевых ощущениях, тем не менее одновременно осознавал, что все больше и больше становится Андреем Никитовичем, и уже отдаленно представлял себе даже характер и манеру поведения Абдулло Нуровича. Представлял, как человека существующего где-то в стороне, параллельно, но не имеющего к нему самому ровно никакого отношения. Он делал то, на что Абдулло Нурович был не способен, на что был не способен обычный простой человек, даже спортивного склада, с сильными мышцами тела и с не менее сильным характером. На это был способен только офицер спецназа, прошедший высококлассную специальную подготовку. Андрей Никитович впитывал в себя боль, переполняясь ею, умышленно утрируя и умножая ее, возводя в абсолют, но никто со стороны не видел ни малейшего движения его лица. Конечно, если бы были открыты глаза, они могли бы выдать. Глаза выдают человека даже с непоколебимой волей и адским терпением, потому что зрачок на подсознательном уровне расширяется.
И боль ушла… Тело стало вдруг спокойным и умиротворенным, и снова каждая клетка готова была отзываться на посыл мозга. Таким образом он почти вернул себя в нормальное состояние. В состояние боевой машины в человеческом обличье. И, если бы не наручники, уже через несколько секунд сам сидел бы на водительском месте, а те четверо, что были в машине помимо него, лежали бы связанными в багажнике и на заднем сиденье.
Но пора было оценивать обстановку и искать в ней слабые стороны. То есть слабые стороны противника, который считает, что он обстановку контролирует. Не бывает контролируемой обстановки без слабых сторон. В принципе не бывает. Только необходимо научиться эти слабые стороны читать правильно, чтобы не ошибиться.
Андрей Никитович сидел на заднем сиденье, с двух сторон зажатый парнями с крепкими плечами. Плечи чувствовались явственно. Слишком сильные плечи для бойцов, тяжелые плечи. Это Андрей Никитович хорошо знал. Когда мышцы слишком объемные – это уже одна из слабых сторон. Такие люди в себе уверены чрезвычайно и до глупого. И ломать их можно без проблем. В своей богатой боевой жизни подполковник Стромов ни разу не встречал стоящего бойца, имеющего атлетическую фигуру. Бойцы всегда бывают поджарыми, предельно резкими, но не производящими внешнего впечатления. И именно потому их умение наносить разящие удары всегда воспринимается как неожиданность. Но и воспринимается, благодаря той же неожиданности, в момент, когда бывает уже поздно, когда удар или каскад ударов уже прошли и своей цели достигли.
Таким образом, первое слабое звено было найдено на ощупь. Как ни странно, вторым слабым звеном можно было считать то, что он не нащупал под курткой оружия. Пистолет-пулемет с него сняли, вернув прежним владельцам. И потому охранники теперь чувствуют себя намного увереннее. Такая уверенность легко в самоуверенность переходит, а самоуверенность, когда она необоснованна, всегда губительна.
Но глаза открывать все же следует, иначе трудно будет что-то понять. А понять уже необходимо. Единственно, что мешало, это незнание того, кем себя представлять – дворником или подполковником? Этот момент важный, в зависимости от того, чего от него ожидают. Хотя сейчас они и от дворника обязаны ожидать любого неожиданного поворота, потому что в их понятии не подполковник спецназа, а именно дворник наворотил уже гору трупов и инвалидов за два неполных дня. Тем не менее неизвестно, кто им нужен, дворник или подполковник спецназа ГРУ. Один из этих двоих будет мешать, и его могут пожелать убрать.
Поразмыслив таким образом, Андрей Никитович решил исходить из нехитрой комбинации. Если он представится дворником, то из дворника всегда имеет шансы, в открытую посмеявшись над ситуацией, вернуться в подполковники спецназа. Если он представится сразу подполковником, то шансов стать дворником без предварительной большой работы, в первом случае занявшей восемь лет, меньше. Но как должен себя вести дворник, страдающий деменцией? Оказалось, что Андрею Никитовичу становится все труднее и труднее понимать это, хотя он отлично все понимал еще несколько часов назад. Мозг очищался и отбрасывал недавно еще устойчивые модели поведения как ненужное, неприсущее конкретному человеку. Но изобразить что-то можно. Хотя бы попытаться изобразить… Дворник обязательно должен чувствовать боль и страдать от нее, поскольку не имеет навыков спецназовца в адаптации к боли. Это первое. Еще дворник не должен понимать ситуацию, как понимает ее подполковник. Это второе. И еще они наверняка сделали вывод – дворник становится опасным для них только в момент наибольшей опасности для себя. Если они этой вещи не понимают, то им нечего делать на этом свете…
Оценив все это и выработав направление в поведении, Андрей Никитович сначала громко застонал, потом открыл глаза и с почти неподдельным удивлением и даже с испугом осмотрелся. Плечи с двух сторон при этом зажали его плотнее, предотвращая возможную попытку встать. Но он такой попытки не предпринимал. Зачем ему, дворнику, в подобной ситуации вставать…
– Проснулся, голубчик… – грубо сказал человек на переднем пассажирском сиденье, коротко глянув через плечо.
Андрею Никитовичу были видны его генеральские погоны, и он, кажется, представлял, с кем имеет дело. Михаил Михайлович Иванов многократно упоминал генерала…
– Здравствуйте… – сказал Андрей Никитович с явственными интонациями Абдулло Нуровича, показывая этим, что разговаривает не подполковник Стромов, который должен был бы сказать: «Здравия желаю!» – Как все болит… Что со мной случилось?
– Ты что же раньше не сказал, что у тебя эпилепсия? – не оборачиваясь, спросил человек с погонами полковника, что сидел за рулем.
Это не был приступ эпилепсии, и подполковник Стромов знал это точно. Эпилептик после приступа ничего не помнит, иногда даже не сразу узнает людей, которые его окружают, а Андрей Никитович пришел в себя, ясно осознавая, что было с ним до потери сознания. И вообще, если бы он страдал эпилепсией, то не служил бы в спецназе. А сознание он потерял от болевого шока, что, в общем-то, и с эпилептиками тоже случается. Но болевой шок пришел не извне, он пришел со стороны, когда там, во дворе, Андрей Никитович прошел мимо «Тойоты Ленд Крузер». Той самой, судя по всему, «Тойоты», в которой сейчас ехал. Была эта встреча случайной или его ждали, это сейчас уже и не важно. Скорее всего, случайной, потому что он мог ведь и не пойти в ту сторону, он мог и не через двор пройти, а по тротуару вдоль улицы и потом за угол свернуть, и тогда его не увидели бы. Но источник боли находился конкретно в машине…
– У меня не эпилепсия, – слабо возразил дворник в лице подполковника спецназа. – У меня деменция. Посмотрите мою диспансерную карточку, там ничего про эпилепсию нет.
– У всех эпилептиков до первого приступа такой болячки не было… А потом появилась…
– Налево поворачивай… – приказал генерал. – И вдоль заводского забора дуй…
– А мы там проедем? – спросил полковник.
– Я там сегодня проезжал на «уазике».
– Уж очень не хочется машину уродовать. Новенькая… Полтора месяца, как из автоцентра…
– Главной дорогой поедешь, тебе ее пулями изорвут… – предложил генерал выбор. – Дуй прямо… И никуда пока не сворачивай. Я скажу, когда свернуть, не то прямо в лабораторию укатишь. А там тебя, надо полагать, ждут…
Полковник повернул, но дальше ехал аккуратно, и машина переваливалась с боку на бок, тем не менее, пользуясь большим клиренсом и вообще повышенной проходимостью, проблем не имела и даже ни разу не зацепила кочки днищем.
– А это что? – спросил Андрей Никитович, приподнимая руки и показывая наручники.
Подполковник спецназа не спросил бы об этом, сам понимая и выжидая, когда ему объяснят. А дворник спросить был обязан.
Сидящие по бокам охранники сразу вцепились в руки Стромова, не давая подполковнику поднять их выше. Пальцы у парней цепкие, отметил Андрей Никитович, крепкие, но в то же время руки поднять они все же дали. Значит, реакция, как у всех излишне «накачанных» мышц, у этих рук слегка замедленная. Мозг успевает среагировать, отдает приказ, а руки слушаются не сразу.
– А это чтобы ты не бодался… – объяснил генерал.
