клановость и родственные связи на Кавказе ценятся выше присяги.
Все это стало возможным после подмены естественного жесткого и безжалостного подавления терроризма и бандитизма либеральными методами. Начали жестко, по-государственному. Так бы и продолжать, но в силу ряда причин мы имеем сейчас то, что имеем. И это принуждает нас, представителей силовых структур, принимать свои меры. И действовать так же негласно, как действуют наши противники. А мы готовы так действовать, и мы умеем так действовать, и мы будем так действовать...
Утром мама смотрела на меня напряженно. Я показал ей предназначенную для связи с генералом Лукьяновым трубку и положил ее на полку в кухонный шкаф. Если меня будут задерживать, обыск гарантирован. Мамину трубку взять не должны. Это вообще не мой дом, а ее. Отдавать ей трубку с собой в школу тоже пока было нельзя, потому что генерал мог позвонить и мне. Но я, честно говоря, не завтра готовился к аресту. Генерал обещал мне еще день, а он лучше меня знал, как разворачиваются события в ментовке.
По моим расчетам тоже получалось, что раньше ночи следаки ничего не успеют. Им нужно собрать группу захвата и отправить ее к нам в гарнизонный городок. Это семь часов на автомобиле, поскольку поездом они могут выехать только в ночь, а вертолет группе захвата ради меня никто не выделит. Семь часов вместе с затягивающимся выездом из города, а быстрым он не бывает. Потом неминуемая задержка на месте. На территорию бригады группу захвата никто, разумеется, не пустит. Бригада спецназа ГРУ вовсе не стройбат, и следаки должны это понимать. К нам даже группу захвата ФСБ не пустят без особого приказа с Хорошевки. Пока будут разбираться, что нужно чужакам, кого они разыскивают и по какому поводу, тоже время пройдет. А без этого им никакой информации никто не даст. Потом Москву запросят. Если там разрешат сразу, тогда информацию дадут. Пока группа вернется, пока свяжутся с госпиталем – будет уже глубокая ночь. А в госпитале что-то узнать обо мне получится только в рабочее время. По крайней мере, адрес мамы и мой номер телефона можно взять только у лечащего врача. Опять же в рабочее время, если только, случаем, он не дежурит в отделении. Но, я думаю, генерал Лукьянов должен этот вариант предусмотреть и позаботиться, чтобы его не только на дежурстве, но и дома не оказалось. На рыбалку, предположим, уехал. Значит, все благополучно откладывается до завтра.
Мама ушла, на всякий случай попрощавшись со мной. У меня был еще час до поездки в госпиталь, и я включил компьютер. Но обещанного сообщения о том, какой я нехороший человек, на сайте еще не было. Никто почему-то не стремился «сдать» меня как можно быстрее. Но это к лучшему. Вернусь из госпиталя – успею доделать столбик под полом веранды.
С этими намерениями я переоделся в форму; на всякий случай, чтобы не оставлять его дома, взял с собой пистолет в кобуре и вышел во двор. Но, когда я открывал ворота, чтобы выгнать машину, к дому подъехала другая машина, не ментовская. Но из нее вышел Толик Сазонов и два не знакомых мне человека. Один в штатском, второй в прокурорском мундире или в мундире Следственного комитета – я не вижу разницы даже по знакам различия в петлицах. Толик поздоровался со мной слегка смущенно и представил мне незнакомцев. Человек в штатском оказался дознавателем райотдела полиции капитаном Лактионовым, а человек в синем мундире и с майорскими погонами – следователем Следственного комитета Московской области Лакренцом.
– У меня в роте служил пару лет назад прапорщик Лакренец, – сказал я. – Не имеете родственников в спецназе ГРУ?
– Может быть, – вальяжно и лениво ответил майор. – Хотя не исключено, что и однофамилец.
– Товарищи поговорить с тобой хотят, – сообщил участковый.
– Пораньше приехать не могли? – проворчал я. – Мне в госпиталь нужно. Через день туда наведываться обязательно должен. Иначе меня на больничную койку полностью упекут. А у меня дома дел полно, – кивнул я на недоделанный столбик под углом веранды. Пока столбик был разобран, сама веранда стояла на обыкновенном автомобильном домкрате. Правда, его пришлось позаимствовать у соседа, имеющего грузовик, – домкрат от моего «Тигуана» выдержать веранду едва ли смог бы.
– Время выбираем не мы, время выбирает нас. Такая у нас профессия, – патетически сказал мент в гражданском. – Но долго мы вас не задержим. Ваш участковый вчера, – последовал кивок в сторону старшего лейтенанта, – даже протокол не составил. Придется составлять.
– По какому поводу протокол? – поинтересовался я с невинностью цыпленка. – Я что-то нарушил? Вроде бы к хулиганству склонности не имею...
– Протокол допроса. Вы же в курсе, что рядом с вашей деревней произошло.
– В курсе, – сказал я мрачно, даже недовольно, но это было намеренно. – Колхоз давно благополучно накрылся, все, что могли, растащили, что не смогли, еще растаскивают. Поля сорняками заросли и сажать на них никто ничего не собирается. Вы об этом, я полагаю?
– Об этом в следующий раз, – улыбнулся, как пригрозил, майор Лакренец.
– Здесь писать будете или в дом пройдем?
– Здесь оводы надоедают, лучше в дом.
Оводы, в самом деле, надоедали. Я недавно даже собирался перестрелять их, но потом понял, что патронов у меня не хватит. Это, понятно, шутка...
Чтобы показать, что тороплюсь, я несколько раз бросал взгляд на часы. И садиться не стал, предпочитая разговаривать стоя, хотя все три моих визитера расселись с удобствами. Вопросы, которые мне задавали, мало чем отличались от вопросов старшего лейтенанта Сазонова. Разница была только в том, что и вопросы, и ответы протоколировались. И опять интересовались пистолетом. Проверили количество патронов, заглянули в ствол в передней части, понюхали, словно это оружие со склада, никогда не знавшее пороховых газов. Но пистолет я чистил недавно, и потому следов пороха и запаха гари ощутить никто, естественно, не мог.
– Оружие придется изъять, – решил майор Лакренец.
Я молча забрал пистолет из его рук и засунул себе в кобуру. Мои действия выглядели вполне обоснованными и двойного толкования не допускали.
– Не волнуйтесь. Мы составим протокол изъятия, опечатаем в целлофановом пакете, и никто к вашему пистолету не прикоснется, кроме экспертов, – попытался смягчить мою решимость капитан Лактионов.
– А с какой стати вы намерены изъять у меня оружие? Что я пистолет не отдам, можете не сомневаться. А вопрос задаю из простого любопытства. С какой стати? И что за экспертиза? Я, что, подозреваемый?
– Как это не отдадите? – не понял майор. – Мы заберем и составим протокол об изъятии. Все по закону.
– Попробуйте. Но я откровенно не рекомендую предпринимать такую попытку.
– А если мы предпримем? – Лакренец хотел проявить характер, хотя характера не хватало. Он умел, наверное, проявлять его там, где это было не сложно. А сейчас растерялся и потому задавал глупые вопросы.
– Если предпримете, грех будет на вашей совести.
– Какой грех? – не понял Лактионов, вставая и отодвигая от края стола протокол, словно был готов к физическому противостоянию. Но я уже по его позе понял, что он к такому противостоянию не готов и готов никогда не будет, потому что вовремя не научили, а сейчас учиться уже поздно. Для обучения ему нужно килограммов десять веса сбросить, а это менту, видимо, трудно.
– Грешно заставлять почти инвалида, официально все еще находящегося на излечении в госпитале, таскать ваши дряблые телеса до вашей же машины. А мне придется это сделать, поскольку я не могу оставить таких ненадежных людей в доме мамы.
– Почему же ненадежных? – не понял Лактионов.
– А покажите мне такого умственно отсталого человека, который ментам поверит.
– Саня, мы по закону действуем, – попытался вмешаться участковый.
– По закону вы должны иметь причины для изъятия оружия у военнослужащего. У вас таких причин нет. Если я вам отдам оружие, то пойду под военный суд.
– Если не отдадите, пойдете под уголовный суд, – сказал Лакренец.
– Да и бог с ним, – сказал я со смешком. – У ГРУ имеются хорошие адвокаты. Вас же за самоуправство с работы выгонят. Надавят на ваше начальство и выгонят. И на всех вас еще и компромат предоставят, чтобы вы в органах больше никогда не работали. ГРУ имеет возможность добывать компромат – и добудет. При таком раскладе мне ваш суд не страшен. Я еще раз повторяю, у вас нет обоснованных причин для изъятия
