Уже внизу, в долине, завершив спуск, Турумтай остановился, чтобы дождаться отставших, и что-то резко высказал своим бойцам. После короткого, не дольше минуты, отдыха отряд двинулся на подъем. И здесь Турумтай желал быть только ведущим. Но сейчас у него на это было больше прав, чем на спуске, потому что только он знал, куда следует идти. Владимир Алексеевич повел бы отряд в сторону перевала; Турумтай же вел группу левее, причем в том же высоком темпе. Идти теперь приходилось почти против ветра, что доставляло не меньшие трудности, чем при крутом подъеме. Впрочем, когда ветер дует в лицо, на ногах удержаться все же легче, чем при ветре в спину или же боковом. Подъем продолжался, и при этом терялось ощущение времени. Все бывшие и нынешние российские спецназовцы хорошо умели выключать на сложном маршруте это ощущение, что позволяло легче справляться с прохождением. Так и шли, молча и безостановочно, пока не почувствовали, что ветер стал стихать, и из шквального перешел в ровный, хотя и крепкий.
– Отдых перед самым трудным участком, – сказал Турумтай, останавливаясь и не садясь, а падая на холодный камень. – Минут пять, не больше...
Кирпичников в такой ситуации предпочитал отдыхать стоя. Так не нарушается дыхание и легче будет продолжить путь...
2
Дальше пошел такой крутой подъем, что пришлось использовать для страховки веревку. И уже заметна стала усталость в движениях иранского подполковника. Кирпичников снова предложил Турумтаю сменить его в роли ведущего, но иранец опять отказался. Видимо, он как-то самоутверждался в этой роли, и спорить с ним было бесполезно. Но при такой крутизне подъема стало невозможно поддерживать взятый ранее темп. Кроме того, основная иранская группа явно отставала, не в состоянии тягаться с россиянами в выносливости. Даже майор Ставрова не выказывала усталости. Впрочем, она вообще была тренированным человеком, и потому за Тамару Васильевну Кирпичников особо не беспокоился. Он присматривался к майору Старогорову, который буквально накануне вылета перенес пусть и небольшую, но все же хирургическую операцию по извлечению из бедра микрочипа. Однако пограничник или в самом деле чувствовал себя хорошо, или умел делать вид, что с ним все в порядке, то есть мог себя пересиливать. Хорошее качество, но лишь до определенной стадии, граница которой определяется возможностью не утерять боеспособность в критический момент. Однако пока проявления боеспособности не требовалось, и потому Владимир Алексеевич не задавал Старогорову никаких вопросов.
Крутой подъем кардинально изменил направление. Если раньше, как думал Кирпичников, отряд должен был выйти левее перевала, то теперь, кажется, должны были выйти правее. Почему нельзя было идти на сам перевал, полковник понимал: там был лавиноопасный участок, и Турумтай это хорошо видел. Но почему он не продолжил движение в ранее принятом направлении, было не ясно. Впрочем, Владимир Алексеевич предполагал, что в темноте на незнакомой трассе, опираясь только на визуальные наблюдения с соседнего хребта, он мог и сам ошибиться. Оставалось полагаться на опытность иранского подполковника.
Было заметно, как устал Турумтай. Но Кирпичников больше не настаивал на смене ведущего, понимая, каким будет ответ. Он начал предполагать, что в иранце взыграл бес соревновательности. Произойти это могло тогда, когда начали отставать и растягиваться цепочкой пасдараны, что, видимо, сильно задело самолюбие Турумтая. Особенно его могло угнетать сознание того, что даже женщина идет по сложному маршруту лучше, чем его, как он считал, испытанные бойцы. И потому Турумтай брал на себя много лишнего, перегружая собственный организм. Но это были его проблемы. Подумав, подполковник поймет свое положение, и будет больше уважать российских офицеров.
Вообще соревновательный момент можно допускать на учениях, но никак не во время боевой операции, когда предстоит делать общее дело. Это Кирпичников знал хорошо и даже имел в собственной практике опыт встречи с подобным явлением – на том же Северном Кавказе, в бытность свою в рядах спецназа ГРУ. Тогда соревноваться с его бойцами попытались «краповые береты», участвующие в совместной операции. И, пытаясь не отстать от «смежников», довели себя до такого состояния, что не сумели сразу включиться в бой, к которому так стремились. Если бы не корпоративная соревновательность, такого бы не произошло, и Владимир Алексеевич со своим отрядом просто дождался бы, когда «краповые» подойдут, а не прибегут задыхаясь. Время тогда ничего не решало, и не было бы в результате лишних потерь в личном составе. Здесь, в новой ситуации, время тоже, кажется, еще ничего не решало; международный отряд пока стремился не к бою, а к встрече с проводником, выделенным афганскими пограничниками. Хотелось надеяться, что у иранской стороны будет время, чтобы отдохнуть и восстановить силы...
Вышли на хребет, как и предполагал Владимир Алексеевич, правее перевала. Сам перевал виден не был, но понижение траверса показывало его примерное местонахождение. Поверху тоже гулял ветер, но там уже не было эффекта аэродинамической трубы, и потому даже дышалось легче. Настолько легче, что не ощущалось, что находишься в горах, где обычно чувствуется нехватка кислорода. Впрочем, здешние места кислородным голоданием людям не грозили – высота была не та.
– Здесь передохнем, – сказал Турумтай таким тоном, что было ясно – он готов смириться со своим поражением в соревновании на выносливость. – У нас в запасе есть еще полчаса, на встречу успеваем. Отдыхаем двадцать минут.
– Вы всегда ходите ведущим, без смены? От начала и до конца? – спросил полковник Кирпичников с легкими нотками непонимания и неодобрения в голосе.
– Я же командир. – Турумтай слегка хрипел от усталости легких. – Я должен показывать пример своим подчиненным.
Смотрел он при этом в сторону, словно не желал даже в ночной темноте посмотреть в глаза Владимиру Алексеевичу.
– Но мы-то вам не подчиненные, – напрямую высказал Кирпичников свои соображения. – Перед нами свою подготовку можно не показывать, тем более что у нас и своя имеется... Мы, невзирая на звания и должности, всегда меняем ведущего по цепочке. Ведущий пристраивается последним в строю до поры, когда ему подойдет время снова стать ведущим.
Подполковник усмехнулся и ответил предельно честно:
– У меня есть прямой приказ генерала Мохаммада Али Джафари. Я должен продемонстрировать вашей, эфенди полковник, группе нашу физическую и боевую подготовку.
– Это тот генерал, к которому вы меня водили и который не разговаривает по-русски?
– Нет, тот из армии, представитель Генерального штаба. А Али Джафари – командующий КСИР[18], мой непосредственный командир. И я должен выполнить его приказ. – Сказав это, Турумтай слегка смутился, и тут же добавил: – Конечно, генерал отдавал приказ не лично мне, а через моего командира. Генерала я вживую не видел ни разу, только по телевизору. Но сам приказ от этого не стал менее серьезным. У нас в корпусе к этому относятся строго.
Кирпичников только пожал плечами.
– На мой взгляд, лучше распределять обязанности среди личного состава с тем, чтобы в боевой обстановке весь отряд оставался в хорошей физической форме и не было ни особо уставших, ни особо обленившихся. Или я не прав?
Теперь плечами пожал иранский подполковник. И Владимир Алексеевич продолжил:
– А демонстрировать в боевых условиях – я вас прошу – ничего не нужно. Нужно только все делать так, как следует. Этого будет достаточно. Удивить нас чем-то невозможно, поэтому не стоит тратить время на попытки вызвать наше удивление. А уважать вас мы и без того уважаем. Договорились?
– Договорились. Но дальше отряд все равно придется вести мне. Маршрут уже несложный, идти недалеко. Кроме того, Джафар знает меня лично.
– Джафар – это кто?
– Это проводник, которого нам выделили афганские пограничники. Он воевал и с Советским Союзом, и с талибами; сейчас воюет с натовскими войсками. Он на войне с тех пор, как родился, а ему уже скоро пятьдесят. Но Джафар еще в состоянии победить многих молодых. Достойный уважения воин.
– Мне скоро стукнет пятьдесят три, и я тоже способен победить многих молодых.
– Я думал, вы моложе.
– Через пару месяцев будет пятьдесят три. Так что мы с Джафаром будем уважать друг друга.
Отдых, как и сказал Турумтай, длился двадцать минут. По их истечении иранский подполковник поднялся, глянул на часы и дал команду на своем языке. Пасдараны быстро поднялись. Российским
