вслух:
— Очень странно… Во время нашего разговора с мистером Маквилсоном он ни словом не обмолвился о размерах состояния Лекса Бредмора. Неужели я не вправе знать — ведь я являюсь опекуном детей.
— Соопекуном, — поправил управляющий и продолжил, тщательно подбирая слова, словно очень боялся сказать что-нибудь лишнее. Подобная осторожность озадачила Линдсей, и чувство недоверия вновь нахлынуло на девушку. — Я полагаю, вы не очень-то разбираетесь в юридических вопросах. Видите ли, точно оценить состояние не так просто, это же не торги или аукцион. Тут точную цифру вам никто назвать не сможет. Размер состояния никак не зафиксирован в банке, на каком-либо счете. Имущество Лекса Бредмора измеряется акрами земли, всевозможным оборудованием и так далее, в общем, это потенциальные доходы. Из года в год оно меняется, в зависимости от урожая, качества шерсти овец и тому подобного. Уверен, денег от дохода фермы, которые будут переводиться на счет двойняшек, вам хватит. Сумма, судя по всему, набежит приличная. Смею вас заверить, что в ближайшем будущем, когда все возможности фермы будут использованы, она начнет приносить значительный доход.
— Надеюсь, что так оно и будет, — тихо сказала Линдсей.
Девушке оставалось только надеяться. Она оказалась в чужой стране, не зная ее законов и особенностей. Новозеландцы казались ей людьми с другой планеты, слишком часто она их не понимала, а иногда их поведение ее шокировало. Если бы только мистер Маквилсон и мистер Хазелдин могли предположить, как далеки были мысли Линдсей от наследства. У девушки не было ни желания, ни сил на что-либо претендовать, единственное, что у нее было, — это кипа счетов, связанных с переездом, и чек на смешную сумму, отложенную на черный день. Это все, что у нее осталось от денег, вырученных за коттедж, после расчета по закладной и покупке билетов на самолет. А деньги ей сейчас очень понадобятся, пока все не утрясется и Линдсей не найдет какую-нибудь работу. Работа! Где же ее найти?
Они заехали за детьми в музей. Каллим и Мораг болтали без умолку, рассказывая сестре взахлеб, как им там понравилось. Глядя на восторженные лица ребят, Линдсей повеселела. Уже на выезде из города мистер Хазелдин остановил машину и, взяв два термоса внушительных размеров, удалился. Когда он вернулся, то термосы были полными, а в руках он держал какую-то коробку, напоминающую ту, в которую обычно кладут торты или сандвичи.
— По дороге перекусим, устроим небольшой пикник в местечке Маунт-Стерт, — объявил мистер Хазелдин.
После Отаго он повернул направо и поехал вверх по Стерт-стрит. Управляющий пообещал, что сейчас они увидят город во всей красе. Он оказался совершенно прав. Вид города с его зданиями и университетом, кораблями, пришвартованными в бухтах, бесчисленными заливами, речушками и бескрайними просторами зеленых полей поражал своей красотой и величием. К западу тянулась гряда серо-голубых гор, которые стояли плотной стеной, словно стражники, охраняющие покой в сказочной стране. Им не было конца, последние сливались с горизонтом и уходили в небо.
Каллим с восторгом смотрел на горы. Мистер Хазелдин перехватил его восхищенный взгляд и, улыбнувшись, сказал:
— Отсюда эти горы кажутся игрушечными. Как-нибудь я вас, сорванцы, обязательно свожу к Уакатипу. Это большое озеро, которое возникло из-за таяния снегов с вершины вон той горы. А сейчас нам нужно ехать на юг около сорока миль, а потом еще семьдесят с хвостиком на запад. Мы поедем к горам, ферма расположена совсем недалеко от них.
Линдсей про себя отметила, что управляющий пообещал взять с собой «сорванцов», про нее не было сказано ни слова. Что касается детей, то их мистер Хазелдин был явно готов принять в семью. Детей, но не Линдсей. Девушка почувствовала себя словно кукушка, сидящая в одиночестве в своем гнезде, на которую всем остальным птицам просто наплевать. Чувство незаслуженной обиды вновь проснулось в Линдсей. «Лекс Бредмор не мог так поступить со мной, ведь я заботилась о его детях, да и сейчас они все еще во мне нуждаются. Неужели он мог забыть об этом?» — рассуждала про себя девушка.
Линдсей ехала в неизвестность с человеком, явно не склонным к сантиментам, мужчиной, который полностью одобрял поступок Лекса Бредмора по отношению к матери Линдсей. Подумаешь, бросил ослепшую беременную женщину. Жена ведь должна работать, выполнять возложенные на нее обязанности. А как насчет «и в болезни и в здравии»? Боже мой, неужели в Новой Зеландии подобное отношение мужчины к женщине является нормой? Как же можно доверять или восхищаться такими мужчинами? Ну ничего, она выяснит, как в действительности обстоят дела, и будет сражаться за права детей, чего бы ей это ни стоило. А то, что во всем этом есть что-то нечистое, не вызывало у Линдсей ни малейшего сомнения.
Единственное, что сейчас радовало девушку, — это великолепный пейзаж, представший перед ее глазами, и довольные лица двойняшек. Они проезжали по Каикорийской долине, здесь встречалось много новых домов, как деревянных, так и кирпичных. Большинство домиков были выкрашены в яркие веселые цвета, что непроизвольно поднимало настроение. Изредка мелькали лесопилки, по дороге им встретилось новое здание средней школы и, как прежде, поражало воображение несметное количество ручейков, речушек и маленьких бухточек. Они, словно вены в человеческом теле, пронизывали эту незнакомую, но потрясающе красивую страну.
Всего несколько лет назад о дороге не было и речи, это место было изрезано колеями, и добраться от одной лесопилки до другой было нелегко. Трудно себе представить, что за несколько лет полное бездорожье превратилось в современную магистраль. Единственным напоминанием о былом времени остался покосившийся столб с выцветшей и потрескавшейся надписью «Малбери-Лейн».
С центральной южной дороги они повернули направо, и перед ними раскинулась Таиэрийская равнина, которая тянулась от Маунгатуас до ущелий.
— Просто в голове не укладывается. На дворе ноябрь, — удивлялась Линдсей, с изумлением и восхищением глядя на упитанных барашков, разгуливающих по лугу, на роскошные кусты сирени и ломоноса, в которых утопали фермерские домики. По всему было видно, что хозяева любят свое жилище: живые изгороди были безукоризненно подстрижены, в глазах рябило от изобилия красок, а одновременное цветение стольких азалий, камелий и роз поражало до глубины души. — О господи. Рябина! — воскликнула Линдсей, с ностальгией глядя на родное сердцу дерево. — Я и не предполагала, что здесь так много деревьев, которые и у нас растут. Ой, это же каштан со своими свечками, а вот… кажется клен и дубы, правильно?
— Абсолютно верно. У нас здесь много лиственных лесов, хвойных деревьев, встречаются тополя, ивы. Они здесь чувствуют себя не хуже, чем у вас в Шотландии.
Обсуждение местной природы немного разрядило напряжение, возникшее между Линдсей и мистером Хазелдином во время их последнего разговора.
— А вы чего ожидали?
— Я ожидала увидеть вечнозеленые деревья и кустарники, мне казалось, они растут в Новой Зеландии, — сказала девушка.
— Это вы еще увидите, мы сейчас проедем подальше, за овраг. Большинство деревьев и кустарников, которые мы видели, были завезены из Англии и посажены первооткрывателями этих земель. К сожалению, немало местной растительности было выжжено, когда расчищали земли под пастбища.
Управляющий сбавил скорость.
— Видите, вон там, на склоне холма — это кауваи, распространенное новозеландское дерево. Вы бы видели его в цвету — красивые желтые цветы в форме колокольчиков, которые считаются одним из национальных символов Новой Зеландии. Особенно захватывает зрелище, когда маленькие птички с блестящим черным оперением и белыми отметинами на шее, мы называем их медососами, переворачиваются в воздухе кверху брюшком и своими хоботками ныряют внутрь колокольчика. Фантастика! А еще они очень мелодично поют.
— Если я не ошибаюсь, вы говорите о птицах туи? Это у них на язычках есть маленькие щеточки?
— Да, да, да. Совершенно верно. Это истинно австралийские птички, их по-разному называют. На языке маори название звучит Канохи-мовити, на мой взгляд, очень красиво. Если я не ошибаюсь, дословный перевод точнее всего отражает их природу. А вы, я вижу, время в музее зря не теряли. Похвально, похвально.
— Да мы про все это знали еще задолго до приезда сюда, скажи же, Мораг! — подал голос Каллим. —
