— Конечно, вы абсолютно правы, и как адвокат мистера Лекса Бредмора я слежу за тем, чтобы последняя воля моего клиента была исполнёна. Вам не о чем беспокоиться, мисс Макре. Будущее двойняшек обеспечено и находится в надежных руках. Они получат все, что им полагается. Отличное образование, дом, содержание, в общем, все то, что может дать преуспевающее хозяйство. Естественно, двойняшки смогут вступить в свои права по достижении совершеннолетия, а пока интересы детей будет представлять их опекун. О Каллиме и Мораг позаботятся, равно как и о Нейле.
Как-то все слишком гладко получается, подумала Линдсей, уж очень сладко поет этот адвокат. Девушка поблагодарила мистера Маквилсона за прием и дала себе обещание разобраться, в чем тут дело, но… позже. Сейчас самым главным для девушки было определиться с жильем в Рослочене, а там она все хорошенько обдумает.
С виду мистер Маквилсон и управляющий казались людьми честными, действительно готовыми выполнить последнюю волю Лекса Бредмора, но Линдсей чувствовала какую-то фальшь. Ей зачитали завещание. Все имущество, как и писал Лекс, будет разделено на три равные части между Нейлом, Каллимом и Мораг. Дочитав завещание, Джеймс Маквилсон глянул на Линдсей поверх бумаги и спросил:
— Полагаю, теперь вы довольны.
Девушка нахмурилась, отчего тоненькая складочка залегла между слегка изогнутых бровей. Немного помедлив, она все же решилась спросить:
— В своем первом письме, в постскриптуме, мой отчим сообщил, что кое-что он оставил и мне, какую-то часть наследства. Разве в завещании ничего об этом не сказано?
— Вероятно, мистер Лекс Бредмор передумал, — ответил адвокат, — сожалею, но о вас в завещании нет ни слова.
Линдсей ничего не оставалось, кроме как смириться — против юридически заверенного документа она была бессильна. Именно сейчас девушке вспомнились все обиды, нанесенные Лексом. И вот опять — мистер Бредмор оставил ее у разбитого корыта, как много лет назад ее мать. Линдсей прекрасно понимала, что дело не в деньгах, не из-за них она сюда приехала, просто в Шотландии она бросила реальный источник дохода, чтобы привести будущих наследников, Каллима и Мораг, сюда. В какую нелепую и, самое главное, безвыходную ситуацию она попала! Тут Линдсей вспомнила, что плюс ко всему ей негде жить.
Линдсей сообщили о наличии счета на имя Каллима и Мораг, с которого она может брать деньги на нужды двойняшек. Заведовали этим счетом, естественно, мистер Маквилсон и мерзкий Хазелдин. Тут Линдсей ничего не могла возразить, так как совсем в этом не разбиралась. Знай она все юридические тонкости, то оспорила бы многие моменты, например, о компенсации ее собственных расходов на двойняшек, да и вопрос об опекунстве остался открытым. Будь Линдсей более подкована в юридическом плане или имей хорошего юриста, то законность ее опекунства над двойняшками, невзирая на волю Лекса Бредмора, была бы неоспорима, так как мать Линдсей, Маргарет Макре, поручила именно ей опекать детей. Внимательно выслушав двух мужчин и еще раз поблагодарив за то, что уделили ей время, Линдсей поднялась и направилась к выходу, но тут ее словно током ударило, и она резко повернулась, перехватив взгляд облегчения, которым обменялись мистер Маквилсон и мистер Хазелдин. Заметив, что девушка перехватила этот взгляд, оба отвели глаза.
— Ну что же, старина Джон, счастливо. Очень жаль, что не можешь остаться подольше, но в следующий раз жду тебя с ночевкой, договорились? — наигранно-непринужденно сказал адвокат.
Когда Линдсей и управляющий спускались по лестнице, девушка, чтобы нарушить молчание спросила:
— Мистер Маквилсон назвал вас Джок, значит, ваше второе имя Джон?
— Вовсе нет. Все имена в роду Хазелдинов оканчиваются на Джок. Так же как и всех в роду Родес называют Дасти, это что-то вроде прозвища, по крайней мере, меня все называют Джок.
— Джок… Хазелдин? — неуверенно сказала Линдсей. — Ну наконец-то поняла, что мне это напоминает. Стихотворение Вальтера Скотта «Джок из Хазелдина». — Линдсей не удержалась и рассмеялась.
— Не вижу ничего смешного, — не слишком обиженным, но в то же время каким-то странным голосом ответил мистер Хазелдин.
Линдсей взяла себя в руки и успокоилась.
— Не обижайтесь, просто это такое романтическое стихотворение. Женщина, проливающая слезы по Джоку. С вами это как-то совсем не вяжется. Это имя вам не идет. Не отражает вашу непреклонность.
А про себя добавила «мрачность, суровость и все остальное в том же духе».
Мистер Хазелдин посмотрел на девушку скучающим взглядом, он явно не разделял ее веселья.
— Когда мои родители меня крестили, они только и думали, как бы вам угодить.
— Ну, это вряд ли, — внимательно посмотрев на управляющего, произнесла Линдсей, — вы мне в отцы годитесь.
Мистер Хазелдин резко остановился на лестнице, с вызовом взглянул на девушку и, саркастически улыбаясь, сказал:
— Зря стараетесь. Вы ведь хотите вывести меня из себя. Да будет вам известно, мне всего тридцать два года, а вам, если не ошибаюсь, двадцать два-двадцать три, так что ваши ехидные замечания в мой адрес абсолютно не уместны. А злитесь вы по одной простой причине — вашего имени нет в завещании.
У Линдсей непроизвольно руки сжались в кулаки. Девушка высоко подняла голову и с чувством заявила:
— Вздор и чепуха! Мне никогда и ничего не надо было от мистера Лекса Бредмора. Когда он прислал письмо, то моей первой реакцией было отказаться, но я не могла распоряжаться жизнью двойняшек, тем более не имея достаточных средств на их содержание.
— Как же ваша мать со всем этим справлялась? Неужели она ничего не откладывала на будущее двойняшек?
— Откладывала? Вы что, смеетесь? С чего ей было откладывать? Моя мама работала учительницей, а сколько платят учителям, думаю, вам примерно известно. Мы еле сводили концы с концами, выручали деньги, которые я зарабатывала. Нам даже не удалось выплатить по закладной, чтобы выкупить коттедж. Мы жили на грани нищеты десять лет, а потом мама не выдержала…
Управляющий вдруг крепко сжал руку Линдсей:
— А как же деньги, которые Лекс посылал каждый месяц на содержание ребенка? Он, правда, и не предполагал, что у него их двое, однако…
— Моя мама договорилась с адвокатом, вероятно, не с мистером Маквилсоном, что будет брать эти деньги только до тех пор, пока детям не исполнится по пяти лет и они не пойдут в школу, а мама — работать. Мы вполне справлялись, пока была жива тетушка Джин, но после ее смерти жить стало очень тяжело, но мы все же выдержали.
Темно-карие глаза мистера Хазелдина просто впились в серые глаза Линдсей.
— Это правда? Вы не лжете?
— Знаете, у меня нет обыкновения врать людям. Моя мама ни за что не взяла бы больше денег от этого человека.
— Так, так, так… Очень интересно, а…
— Вы что-то сказали?
Мистер Хазелдин раздражительно отмахнулся:
— Ничего, ничего. Это я просто сам с собой, но… Мне интересно, куда же отправлялись деньги.
— Что вы хотите этим сказать?
Управляющий бессмысленно уставился в пол, изучая носок своего ботинка, его пальцы нервно стучали по перилам.
Линдсей повторила свой вопрос.
— Видите ли, такая штука… ну, в общем, я предполагал, что состояние Лекса Бредмора значительно больше. Учитывая, что он имел возможность обеспечивать, так скажем, побочную семью в течение всех этих лет, то наличие отдельного счета у двойняшек не вызывало у меня ни малейшего сомнения.
Линдсей на минуту закрыла глаза, одна мысль пришла ей в голову, и она начала рассуждать
