Успех операции зависел от того, в какой момент командующий даст «отмашку» и самолеты поднимутся в воздух. Если корабли сил обозначения окажутся дальше от нужной точки – самолеты их не достанут, и наши действия оценят на «двойку». Если ближе – мы не используем все свои потенциальные возможности, потому что задание будет выполнено не на полном радиусе. Естественно, от инспекции в этом случае заработаешь «тройку» – не выше.
Итак, требовалось на максимальной дальности обнаружить противника, нанести ракетный удар и благополучно возвратиться. Приказа ждали несколько полков морской авиации и два полка ДА. Командующий морской авиации Северного флота Виктор Павлович Потапов колебался: поднимать самолеты в воздух или не поднимать. И получилось так, что мое слово в этот момент оказалось почти решающим. Я доложил ему, что согласно нашим оценкам, основанным на данных разведки, подходящий момент наступил. Он прислушался к мнению офицеров Оперативного отдела, и приказал самолетам взлетать. В это время корабли, обозначавшие силы противника, изменили свое местоположение, перестроились и от рубежа, где мы должны их достать, начали уходить. Возникла ситуация, когда экипажи могли не выполнить задачу.
Впервые увидел, как командующий закурил. Мое состояние тоже было не из лучших, ведь я отчасти повлиял на ход событий. От сильного волнения мы не учли, что скорость движения воздушных судов выше, чем у надводных. Поэтому корабли не успеют покинуть зону досягаемости наших самолетов.
Владимир Григорьевич Дейнека (впоследствии командующий авиацией ВМФ) служил тогда командиром дивизии и вел самолеты. Когда от него поступил доклад о нанесении удара (или обозначении удара в заданной точке), мы почувствовали себя счастливыми. Столько было пережито и передумано за эти 2,5-3 часа. Я считал, что часть вины за невыполненное задание падет на меня – за то, что подтолкнул командующего к принятию именно такого решения.
Подобные случаи воспитывают характер, учат принимать решения в трудных ситуациях, даже если не уверен в успехе заранее. К сожалению, в армии считается, что инициатива наказуема. Это я знаю на опыте собственном и тех людей, с которыми мне приходилось работать. Одни берут полноту ответственности за дело на себя и подставляются под удар. А другие наблюдает со стороны и выжидают – таких, к сожалению, всегда большинство.
Если поверил в себя, действовал и потерпел неудачу, был наказан – и все равно в следующий раз поступил в соответствии со своими знаниями и убеждениями, то польза для укрепления характера и воли очевидна. Поэтому в дальнейшем я принимал решения и давал советы без долгих колебаний, если был уверен в своей правоте и знал, что это пойдет на пользу делу, которому мы служим.
В Минске во время командных штабных учений Вооруженных Сил СССР проводил совещание министр обороны Сергей Леонидович Соколов. Участвовали и мы с командующим морской авиацией Северного флота Потаповым. Обычно все заранее получали задание, еще дома готовили карты, решения, обоснования к решению и с полными тубусами карт прибывали на любые мероприятия, проводимые в рамках КШУ. А в этот раз Соколов вдруг заявил, что не должны присутствовать операторы.
В пакете с заданиями по КШУ, который министр открыл, говорилось, что начальник должен сам формулировать решения задачи и оформлять его. Это было настолько необычным, что мы с командующим крепко задумались, как нам действовать.
Я предложил все-таки использовать домашние варианты, особенно в части распределения сил по задачам. Это самый сложный элемент при принятии решения, потому что надо было много считать, учитывать скрупулезно объекты и вооружение. Но Потапов решил, все делать сам. Взял чистую карту, фломастеры и чертежные принадлежности.
Единственное, что я ему подсказал: по какой методике считается распределение сил по задачам. Он этот вопрос знал, потому что обычно его докладывал, но сам никогда расчеты не производил. Всю ночь, пока он работал, я тоже не сомкнул глаз: вдруг понадобится помощь. Но в помещение, где они расположились, охрана никого не пускала.
Утром развесили все карты. Министр Соколов идет вдоль стены, смотрит, читает и внезапно останавливается перед решением, исполненным Потаповым. Потом говорит: «Видно, что работал командующий – не так красиво и гладко, зато самостоятельно». Потапов обрадовался, что не послушал меня и не взял документы, которые мы привезли с собой. А я подумал, что все-таки причастен к его успеху, но у каждого свое место.
Об учебе, видимо, надо сказать отдельно. В 60-е годы, после второго этапа сокращения вооруженных сил, я понял, что служба моя может скоро закончиться. Шесть лет я старший лейтенант, для поступления в академию нужна квалификация штурмана первого класса или хотя бы штурмана корабля, которых у меня не было. А высшее образование необходимо, чтобы двигаться по жизни вперед.
В 1960 г. мы с пилотом Геннадием Константиновичем Ефимовым в составе экипажа перегоняли самолеты с казанского авиационного завода в полк. Гуляя по городу, увидели вывеску «Приемная комиссия Казанского авиационного института». Зашли туда и узнали, что согласно постановлению правительства военнослужащие имеют право учиться в гражданских вузах. Написали командующему ВВС Черноморского флота Александру Алексеевичу Мироненко рапорт с просьбой разрешить нам поступить на заочное отделение гражданского высшего учебного заведения. Резолюция была положительной. Мы с Геннадием вызвались каждые пять суток летать за очередным самолетом, и в это время сдавали вступительные экзамены. В сентябре нам прислали по почте пакет со студенческими билетами.
Действующему летчику и штурману сложно находить время и физические силы, чтобы совмещать военную службу, летную работу и обучение в институте. Кроме того, в период сессии военнослужащие- студенты гражданского вуза получали только одну треть от своей зарплаты, что отнюдь не стимулировало тягу к знаниям.
В 1964 г. я заканчивал третий курс, когда неожиданно потребовался кандидат для поступления в Военно-морскую академию. Однополчане отказались, а я решил перевестись в Северо-западный филиал Политехнического института в Ленинграде и учиться параллельно – утром в академии, вечером в институте. Проходного балла для поступления в академию не получил, но с желанием получить образование в высшем военном учебном заведении не расстался.
Взял в институте академический отпуск, и снова попросил направить меня в академию – сдавать вступительные экзамены. Собрали всех абитуриентов в зале. Летчики и штурманы сидели подальше и повыше, а впереди расположились моряки – в основном капитаны 1-го и 2-го рангов, многие из которых впоследствии заняли высокие командные должности в ВМФ СССР. Начальник академии адмирал Орел рассказал о правилах приема и попросил задавать вопросы. Если бы я промолчал – может, все сложилось благополучно.
Но я встал и сказал, что, на мой взгляд, правила приема в ВМА не позволяют по достоинству оценить степень подготовленности поступающего. Необходимо сначала сдавать общеобразовательные предметы, а уж потом специальные военные. Кроме того, сдавать на вступительных экзаменах «Наставление по боевой деятельности авиации» нецелесообразно. Мы приходим сюда рядовыми летчиками и штурманами. И только по окончании этого учебного заведения должны стать командирами, знающими все нюансы деятельности таких тактических единиц, как эскадрилья или полк морской авиации.
После собрания адмирал вызвал меня в кабинет и стал выговаривать за неподобающий внешний вид: и волосы у меня плохо пострижены, и ботинки неформенные. Я понял, что двери академии для меня закрыты. Не смотря на успешно сданные первые экзамены, набрать проходной балл опять не удалось.
Получить высшее военное образование было не просто еще потому, что желающему и способному к этому штурману или летчику надо было достичь определенной должности, воинского звания и летной квалификации. Считаю до сих пор, что такие правила ущемляют право человека i на образование. Поступать в военный вуз должны все желающие на справедливой конкурсной основе.
Я решил вернуться в институт и расстаться с авиацией ВМФ. Защитил в 1968 г. диплом, тему которого подсказал мне руководитель дипломного проекта. Обобщенный пилотажный индикатор (подобный сейчас
