Весь эффект его прибытия, ожидаемого с нетерпением, — ведь он первый после прихода первого парохода, везет новости, почту, новых людей, новые продукты—испорчен нами. К самолету сбегается все население. Камчадалки, которые только что вязали юколу, успели уже накинуть праздничные платья, и берег пестреет яркими тканями.
Усть-Бельская издавна место ежегодной ярмарки, на которую съезжаются с Чауна и с верховьев, и снизу, теперь приобретает все большее значение. Это почти американский город, по здешним масштабам, строятся 'небоскребы', в один этаж, но обширные: здание Райисполкома, все из нумерованных бревен, привезенных с 'материка' (т. е. из Владивостока'), и второе, еще недостроенное, уже из местного леса. А рядом жилища — будки из каких то кусочков. Большие вешала, сплошь увешанные юколой и икрой в сетках: путина нынче необыкновенно хороша, А юкола—основа здешней экономики, обеспечение собачьей жизни, обеспеченный транспорт и значит, завоз муки, чая, табака и пр. И хотя минувшая зима была для собак ужасна, занесенная с юга собачья чума уничтожила собачье поголовье на 50 %, а местами на 75 %, все же местная жизнь более благополучна будет этой зимой, чем прошлой, когда было много собак, но мало юколы.
В тот же вечер, забрав с катера несколько бочек бензина, мы перелетели в Чекаево. Ветер дул навстречу и Куканов спустился прямо в узкую протоку, где стояла наша палатка. Самолет сел с точностью необыкновенной и только несколько листочков с соседнего куста зацепились за элерон.
23 В ТЕСНИНАХ ВЭЭГИ
Вся Чукоция есть не что иное как громада голых камней.
Поверхность ее везде шероховата и покрыта каменьями,
а из сих камней есть такие, что всякую меру превосходят.
На берегу протоки лежит 17 бочек, — и сегодня, после полета на юг, мы опорожним последние, чтобы улететь в Анадырь, домой — как мы говорим. А с катера мы взяли еще 4 бочки — это за 3 дня. Ужасно прожорлива наша птица, но зато и работает безукоризненно. Уже дряхлая, (ведь по летам своим она могла бы выйти в отставку) — и с такими многочисленными недостатками, как, например, отсутствие необходимейших приборов — и все же она работает изо дня в день, безотказно. Моторы заводятся, как часы — нет случая, чтобы мы тоскливо сидели на реке, пока борт-механик ковыряет что-то в Бристоле или в моторе, и ругается сквозь зубы. И в воздухе ни разу не слышали мы предательских перебоев, изменений равномерного звука, которые сразу заставляют настораживаться и терять доверие к машине. А у нас с каждым днем все большее спокойствие в работе, все большая уверенность в том, что самолет полетит туда, куда надо, и столько, сколько надо-И наши маршруты прокладываются все с большей и большей правильностью, как математические линии, заполняющие с правильными промежутками пространство, а не так, как в прошлом году — как линии спортивных достижений, непрестанного горения, неуверенной надежды — 'а вдруг удастся'.
Уверенность этого лета, конечно, эфемерна, — стоит случиться одной вынужденной посадке, и снова полеты превратятся в то, что они есть еще на самом деле — в своего рода лоттерею, где счастливый выигрывает.
Для сегодняшнего полета небо не приготовило благосклонного приема — на юге опять облака, но нам нельзя выбирать, это единственный полет, который остался из Чекаева. Но облака высоко, выше тысячи метров, а горы на этом маршруте не очень значительны.
Мы набираем высоту, отдельные кучевые облака — кучки белого дыма — летят навстречу. Приходится против обыкновения пойти над ними. Кажется на западе, куда мы направляемся, облака кончаются.
Холодно, — мы забрались на 1 700 метров. Светло, нестерпимо ярко отражается солнце от сплошных белых масс на юге.
Внизу знакомый уже Майн, а вдалеке милая Крепость. Надо повернуть на юг, и спуститься под тучи — на юге сплошной их покров. Идем под самыми облаками, и как всегда, начинает кидать самолет. По прокладке мы должны итти вдоль Майна, но вот странно: Майн отходит все дальше и дальше к западу. А между тем все учтено: и девиация компаса, и магнитное склонение, и угол сноса самолета ветром Опять то-же, что было при полете на Пенжину—Майн не хочет оставаться там, где ему показано на картах. Придется подчиниться его желанию, и перенести его в то место, где ему хочется течь.
Но это меняет наши планы — радиус действия самолета не позволит нам достигнуть самой вершины Майна, где широкая его равнина незаметно переходит в равнину Пара-польского дола, — как видно было с Пенжиной. Жаль, — это место в географическом отношении очень интересно. Но все равно, — там низкие тучи, и попасть к горе Пал-пал не удастся.
Мы вознаградим себя другой рекой — Взэги, притоком Майна, которая течет как раз там, где показан Майн. Идем по окраине узкого хребта, который странной, взъерошенной множеством острых сопочек, грядой тянется непрерывно к югу. Вээги должна его пересечь и там может быть найдем мы проход на восток к реке Большой.
Долина Вээ и все больше суживается — впереди открываются проходы, и не просто разрезы в хребте, а теснины, живописные и небывалые в стиле надуманных гор художника Богаевского. Представьте себе лагерную военную четырехугольную высокую палатку, но со стенками почти вертикальными, высотой больше 1000 метров, коричнево-черную. И поставьте несколько таких чудовищных палаток, отдельных квадратных гор, под низкими свинце-серыми тучами, которые обволакивают их вершины. А между ними глубокие ущелья речек, и в одно из этих ущелий нам нужно юркнуть, чтобы перейти в широкие долины, которые сереют на востоке в прорезах гор.
Я наклоняюсь к Куканову и спрашиваю: 'можем-ли пройти?' Куканов, как всегда спокоен и немногословен: 'Пройдем' и самолет направляется в главное ущелье.
Метрах в 900 под нами — речка, серые галечники, занимающие все дно ущелья. Шадрин с недоверием смотрит через борт: если сдадут моторы, то садиться надо прямо на гальку, парашютируя, чтобы раздавить шасси и спасти людей.
Против наших крыльев — черные утесы, непрерывная стена базальтов, которая увенчивает каждую гору. Поток базальта — это тот скелет, который слагает верхнее карни зы этих гор, и предохраняет их от разрушения. Справа относит тучи и видны вершины, снова базальтовые карнизы, наверно до 1300 м высоты.
Медленно летит самолет, как будто касаясь крыльями базальтовых карнизов. Конечно, ущелье очень широко, но когда смотришь на длинные, вибрирующие крылья, кажется, что они должны упереться в эту стену.
Всего 8 минут—и хребет пересечен. Снова просторно. Крутой поворот налево, здесь незаметно начинается долина р. Большой, с озерами. Все снова по правилам: 'не удаляться от посадочных площадок более, чем на 80 км' — оказывается, мы и не удаляемся, хотя Майн нас и обманул.
Все серо кругом, и тучи упорно обволакивают вершины гор. У нас совсем не будет зарисован Коряцкий хребет — на юге и востоке все закрыто. Река Большая уводит нас сразу на восток, потом круто на север, — чуть ли не назад. Может быть свернуть с нее? Я скашиваю угол, но она опять выпрямляется и решительно поворачивает к востоку, чтобы обойти хребет Рарыткин.
Теперь можно бросить ее, и пройти западнее Рарыткина — с востока мы его огибали. Он такой же
