— Покиньте помещение. Покиньте помещение, я вам сказал.
— Эй, ты как там, Семен? Короче, через час мы тебя вытащим.
Через час Семена не вытащили. И через два часа тоже. Через три часа его вывели из отделения милиции, посадили в зарешеченный уазик, доставили в следственный изолятор и поместили в одиночную камеру, которую, должно быть, выторговали для него Борзыкин с адвокатом, и Семену оставалось только лежать на койке да пялиться в потолок, думая о своем затянувшемся мглой будущем и Полине. Он провел тут двенадцать часов, противных, гнусных, полных унизительного чувства беспомощности. А потом раздался скрежет — тяжелая, в полпальца толщиной дверь с глазком и оконцем для выдачи пищи распахнулась.
— Ну, здравствуй, Семен, — сказал Азархов, удрученно вздыхая. — Вот и встретились мы, хотя даже не знаю, что лучше в подобном случае — встречаться нам с тобой или не встречаться. Не самое лучше место для встречи, не так ли?
Шувалов выжидательно молчал.
— Ну да ты сам виноват. Наломал дров — теперь расхлебывай. Ну кто тебя просил вести себя неадекватно? Молчишь? Ну так даже лучше. Молчи и слушай внимательно. Может быть, тогда тебе удастся осознать всю серьезность своего положения. Тебя, Семен, ждет следствие, а затем и суд, самый гуманный и справедливый суд в мире… По обвинению в убийстве. Предварительное следствие, считай, уже закончено. У отличного парня раздроблена голова. Прутом арматуры. И на этом несчастном пруте, Семен, твои отпечатки пальцев. Представь, что тебе после этого светит. Да, ты можешь сказать, что находился в состоянии аффекта, что твоей девушке угрожали, вот, правда, в весьма завуалированной форме, и этих угроз никто, кроме тебя, не слышал… и ты, конечно, бросился ее защищать, но это ведь ничего не меняет. Убийство есть убийство.
— Никого я не бил… железной палкой. Дал один раз ногой.
— А хотя бы и так. Руки профессионального боксера давно уже приравнены к оружию, а твои замечательно тренированные ноги нельзя приравнять, что ли? Да и не в этом дело. А в том, что железный прут действительно существует. А свидетели?.. Сам посуди, Семен. Полина — лицо заинтересованное. А те парни, на которых ты напал, уже дали соответствующие показания.
— Ловко вы все… И что же, вы даже человека убили, чтобы запрятать меня в кутузку?
— Да зачем нам кого-то убивать? Кто-то где-то кого-то ударил железным прутом арматуры по голове, а дальше — дело техники. Протоколы, экспертные заключения… Да! На своих армейских друзей не рассчитывай — не помогут они тебе. Суд будет. А за умышленное убийство, Семен, светит тебе до десяти. Возможно, принимая во внимание твою репутацию и твой статус национального героя, суд и ограничится пятью, но тебя ведь это не сильно греет? Так что придется тебе повторить судьбу Стрельцова. Пять лет — самых плодотворных… Тебя просто не будет, Семен, ты перестанешь существовать как игрок, и это самое главное.
— Короче, чего вы хотите?
— А, вот уже слышу речь не мальчика, но мужа. А нужно от тебя все то же — подпись под контрактом с «Тоттенхэмом». Теперь, правда, на несколько других условиях. Считай, что на тебя наложен штраф — обещанная тебе зарплата сокращается вдвое. И в течение ближайших пяти лет ты — полная собственность этого замечательного английского клуба. Без права переходить куда-либо еще. Твое дело, как ты понимаешь, будет закрыто. Одно твое слово, и сегодня же вечером ты вместе с Полиной сядешь в самолет, летящий в Лондон. А дальше я замолкаю. И если ты не полный дебил, то поймешь, что выбора у тебя больше нет. И времени на размышления тоже.
— У меня одно условие.
— От тебя, Семен, теперь никаких условий.
— Я скажу, а вы решайте. Без этого я ничего подписывать не буду.
— Хорошо, что за условие?
— Вы должны взять в «Тоттенхэм» еще одного человека. Ильдара Тарпищева.
— Господи, кто это?
— Это мой старый друг. Вы должны с ним заключить контракт, и он тоже должен стать игроком вашей сраной команды.
— Да зачем он нам нужен? Да и зачем он нужен тебе?
— Старый друг мой, ясно же сказал. Хочу рядом иметь родственную душу. Чтобы было с кем по-русски поговорить. Да и денег хочу ему дать заработать… настоящих. Вот такое условие. Без этого ничего подписывать не стану. Но сначала вы должны вытащить меня отсюда.
— Ну, это-то пожалуйста. Только учти — если с первым глотком свободы вздумаешь заартачиться и проявить свое прежнее упрямство, тотчас же сюда вернешься.
Через час Семен получил первый глоток свободы. Двое дюжих молодцев взяли его под локти. У ворот его встречал целый кортеж: длинный черный «мерседес», «гелендваген», «тахо» сопровождения, правительственные мигалки. И Азархов…
— Ты зачем придумал этого Тарпищева? — спросил он, усаживаясь рядом. — Никакого Тарпищева не существует в природе.
— То есть как?
— А вот так. Его просто нет, и все.
— Хорош гнать, я вместе с ним учился.
— Это ты так время решил выиграть, да? Никакого Ильдара Тарпищева в армейской футбольной школе нет и не было никогда.
— Да на хрена мне врать? Зачем?
— Ни один из выпускников за последние десять лет не может вспомнить парня с таким именем и фамилией. Никто не может, кроме тебя.
— Это их проблемы. То, что вы не можете его найти, это ваша проблема.
— Семен, Семе-е-ен. У тебя чрезвычайно буйное воображение! И не надо, пожалуйста, больше глупостей. Если хочешь взять с собой кого-нибудь из своих, так и быть, — хоть Абдурахмана ибн Фазула, лишь бы он существовал в действительности. Ты, может, Полину увидеть хочешь?
— Давайте уже скорей все подпишем.
— Что-то ты неожиданно покладист.
— А чего мне еще остается делать?
Они приехали в ресторан в каком-то имперском стиле, под девятнадцатый век, с официантами в лакейских ливреях и напудренных париках. Им отвели отдельный кабинет, появился коренастый лысый человечек со стальным «кейсом» и очень ловко извлек из него довольно объемистый контракт…
— Мне бы это… пожрать что-нибудь для начала, — попросил Семен. — И шампанского «Дом Периньон» — отметим это гребаное знаменательное событие. Хотя зря вы мне зарплату-то в два раза скостили. Не согласен я. Это что же получается… сколько вы мне предлагали?.. шесть лимонов… а теперь, значит, три. Не-а, не согласен я.
— Перестань паясничать.
— А чего перестань? Могу я хоть бабки нормальные получить, по-человечески продаться, а? У меня Полина, и мне ее нужно кормить мармеладом. Кроме того, у каждой девушки должно быть свое маленькое черное платье, и желательно за сто тысяч баксов, я правильно рассуждаю? Короче, пять лимонов, не меньше. Или пошли все на хрен.
Азархов кивнул и попросил лысого:
— Альберт, измените, пожалуйста, сумму в контракте. До четырех с половиной.
— Идет, — сказал Шувалов.
Азархов извлек из кармана перо, развинтил и протянул Семену. Безупречно вышколенные гварды замерли по обе стороны от Шувалова. Медлить было больше нельзя. Огромное зеркальное окно за спиной Семена было приоткрыто. Куда оно выходит? Во двор? А там — пробежаться по крышам подсобок, спрыгнуть и, если повезет, исчезнуть. Шувалов почесал пером за ухом, поерзал на стуле и одним рывком нырнул под стол. Двухметровый гигант скакнул через стол и изготовился поймать Шувалова, но Семен, раздвинув скатерть, схватил охранника руками под колени, повалил… Спотыкаясь, наступив на распростертое тело, он
