Кальвинисты ворвались в дверь первыми, крича во всю глотку, размахивая дубинами. И – о ужас! – возглавлял их не кто иной, как г-н булочник со своими здоровенными зятьями. Только теперь г-н Эстеффан осознал роковую ошибку: мало было обратиться в веру, надо было еще сообразить, в какую! А он-то воображал, что семейство г-на булочника…
– Что тут за цирк? – нагло спросил г-н булочник, останавливаясь в проходе и озирая священные изображения.
– Храм сие Бога, – слабеющим голосом пропел г-н Эстеффан из-за стойки, на которую был нынче водружен лишь графинчик с безобидной водою, – Бога Ведомого и Неведомого.., на многих Престолах восседающего, много Ликов имеющего, а такожде Имен, сотворившего твердь земную и всякую тварь.., и человецы!.. – этим пассажем он про себя остался весьма досолен.
– Воссядьте с нами, братие!.. Внемлите…
Воссесть было решительно негде – все стулья заняты. Г-н Эстеффан надеялся кротостью остановить дубины – и обманулся.
– Пусть сатана с тобой воссядет! – заорал булочник, устремляясь на стойку как бык. – Пусть сатана тебе внемлет!
– Бейте их, братик – пронзительно заверещал г-н Эстеффан, смежив очи.
Булочник растянулся от чьей-то подножки, зятья опустили дубины Затрещали головы и стулья, зазвенели стекла, чадя, валились свечи. Нападавшие выламывали ставни ч оконные рамы, чтобы зайти во фланг.
– Позвоните кто-нибудь в полицию! – надрываясь вопил г-н Эстеффан. – Где этот Дамло?
Стойка зашаталась, прижав его спиною к стене. В выбитое окно г-н Эстеффан видел патера среди его паствы. Ка голики соучаствовали, но не очень-то рвались в бой, держась в задних рядах.
– Ваше преподобие! – задыхаясь, воззвал г-н Эстеффан.
Патер, видимо, не слышал. Он молился…
Г-н Эстеффан молиться не мог, да в общем-то и не умел, и напрасно пытался сообразить, с какими словами должен отдать свою душу, когда на той стороне улицы показались преспокойно идущие мимо два человека – г-н Аусель и д-р Даугенталь!
– Вот он! – загремел г-н Эстеффан, отпихивая стоику и высвобождая сильно помятую шею. – Вот он. Мой Высокочтимый Друг, мой Учитель! Хвала Воскресшему!
Драка остановилась, все замерло… Католики взяли двух прохожих в кольцо – не без почтительности… В толпе сам собою образовался проход к двери аптеки, а затем и далее, к стойке.
Г-н Эстеффан торжествовал. Он снова завладел вниманием своей разнородной аудитории.
– Все знают, я был атеистом, – заговорил он в тишине, – я веровал в одну Науку!.. Но когда Наука сама в лице Моего Высокочтимого Друга, – он указал на входящего Даугенталя и стукнулся лбом о стойку, – опровергает.., дает доказательства.., я складываю оружие! Учитель, скажите нам слово о Боге!
– О чем? – переспросил Даугенталь. Его ясный слабый голос был повсюду слышен, несмотря на осторожное шаркание ног: толпа вся втискивалась в помещение. Патер вошел последним.
– Понимаю! – проницательно реагировал г-н Эстеффан. – Вы не хотели быть узнанным.., или время еще не настало. Но воскресение ваше из мертвых…
– Чушь, перетак! – сказал Даугенталь.
– Будут речи его полны соблазна, – обратился к пастве г-н Эстеффан, – чтоб закалить острие вашей веры! – Про себя он возгордился этим ловким ходом. Взять в толк поведение Даугенталя он не мог. Он сам прошлой ночью ощущал лед его руки, не слышал пульса, биения сердца – и все же начинал сомневаться… Тут что-то не так!.. Отступления, однако, не могло быть. – Бог – это волшебник из Библии! – прошипел он в ухо Даугенталю и продолжал во весь голос:
– И если смутят души ваши, поймете, как смущена была моя!
– Помню, читал, – сказал Даугенталь. – Он сделал Землю за шесть дней. Так написано.
– Да, – подхватил г-н Эстеффан. – Возможно ли это, по-вашему?
Даугенталь отвечал, что сейчас еще нет. Но лет через двести – триста обыкновенная наука, если даже она останется такой, как нынче, сможет провести подобный эксперимент: соорудить планету и поселить на ней биороботов, гомункулов с целью проследить за их развитием. Может быть, для начала двоих, может быть, назвав их Адамом и Евой… Смущал его лишь шестидневный срок. Однако и тут он не видел большого препятствия. Экспедиционному кораблю вовсе нет нужды торчать возле вновь созданной планеты, – дожидаясь, пока она остынет, он может отлучиться, использовав Эйнштейновский парадокс времени, вернуться в предусмотренный срок и совершить посев жизни на готовой к тому поверхности. Чистое время творения может, таким образом, занять и шесть дней, если есть такая нужда. 'Возможное однажды, возможно многократно, – сказал Даугенталь. – Вовсе не исключено, что наша планета создана в результате подобного эксперимента, затеянного могучей разумной расой, обитающей где-нибудь в глубине Вселенной'.
– То есть, – моментально уцепился г-н Эстеффан, – вы не стали бы оспаривать Библию?
– Зачем? – спросил Даугенталь.
– А Коран? А греческие мифы? А учение Зороастра?
– Не все читал, – сказал Даугенталь. – Может быть, все правда. Или немного правды. Или…
– Вы слышите, братие? Сие речет Истина устами Науки! – весьма своевременно взвыл г-н Эстеффан. – Можно ли в сем сомневаться?
– Нельзя! – хором отвечали правоверные. Остальные пока что молчали. Пасторы и главы малых сект сбились в кучку, шушукались. Патер стоял одиноко у притолоки, выцеливая взглядом беглых прихожан. Те ежились, утопив головы в плечи. Патер думал о том, что в ближайшие дни исповедальная деятельность будет нелегкой. Нельзя допустить шаблона в епитимье 'Церковное наказание.' – так он полагал. Одинаковое наказание их даже объединит, успокоит, сделав явным общее шатание в душах, облегчив праведные муки совести. Нет уж: каждый понесет свою кару, придется потрудиться, их измышляя! Но все на пользу. И часовенки пора подновить, и кладбище в безобразном состоянии, да и собор нуждается в немалом. Он найдет им работу, паршивцам!
Пасторы обернулись к нему. Не прочь проконсультироваться? Ну уж, мальчики, нет: дружба дружбой, а табачок врозь!..
Он не ответил на взгляды.
Г-н Эстеффан возвысил свой пронзительный голос:
– Так можем ли мы пренебречь крупицей истины в любой вере? Откуда знаем мы, что негру в его шалаше не открылось более, чем папе римскому в его палатах?
– Верно! – закричала его паства. – Правильно! Таланты аптекаря расцветали на глазах. Удар рассчитанно пришелся по слабейшей стороне – католикам, и пасторы помалкивали, будто согласившись. 'Плод созрел, – подумал пастор, – пора ему упасть!..' – Пожалуй, и я с вами соглашусь, господин Эстеффан! – произнес он своим звучным баритоном, который сводил с ума молодых прихожанок, во вред душе, на пользу церкви. Зал обмер. Потом завопил – радостно, пожалуй, чуть дурашливо. Хоть и недоумевая, к этому хору присоединились некоторые из католиков. – Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых, – патер обращался теперь к залу, – но негоден пастырь, покинувший овен заблудших на гибель! – Он взглянул в лицо каждому из ренегатов. – Святая мать наша – римско-
