– Господин Дамло!.. – робко начал кто-то.
– Мо-олчать! Выметайтесь! Нет, стоп: становитесь в очередь, я вас перепишу! Сейчас перепишу, а после разберемся! – И действительно переписал, хотя очень спешил. Пес стоял рядом, увеличивая власть Дамло, и прежде грозную. Стражники разбредались, позеленев. Затем сержант выпустил из камер вероучителей, принял жалобы по установленной форме, вдаваться в подробности, однако, не стал.
– На вас мы подадим тоже жалобу, – пригрозил ему пастор, приходивший накануне с требованием пресечь деятельность г-на Эстеффана и не удостоившийся внимания.
– Ладно, ладно, отче, – отозвался Дамло, – делайте как следует свое! Будьте здоровы!
Пасторы удалились, унося ощущение прочности миропорядка. Г-н Эстеффан улизнул, разумеется, первым.
– Уф! – вздохнул Дамло, оставшись, наконец, один. – Если платочек не сперли, сейчас поработаем!
Забытый Даугенталем скомканный платок по-прежнему белел в углу камеры.
И тут на башне католического собора внезапно затрезвонили колокола.
Молодой человек проснулся в слезах: ему пригрезилось прощание навек. Он вскочил как встрепанный, второпях оделся и умылся, но помедлил, полагаем, над листками письма – чужого письма, которое разрешено было ему прочесть…
Это письмо и причудливейший разговор в мастерской посреди ночи довершили дело: странник знал теперь все, что возможно знать о предстоявшей ему участи. Надеялся ли он все же ее избежать? Ведь это было в его воле!
Толстая тетрадь сохранила два слова: прощание навек…
Очень скоро покинет он эти страницы, на которых под конец только молча присутствовал, ни в чем не участвуя. Предвидя упреки, отвечаем: чем богаты, тем и рады. Улучшить нашего героя, украсить его чем-нибудь мы не в силах; читатель был предуведомлен, что мы располагаем о страннике сведениями самыми недостаточными и не намерены ничего измышлять.
Кому хочется знать о нем больше, пусть вглядится в события, в которых он будет участвовать, не присутствуя. Сказанного пока довольно.
Кому он не пришелся по душе, ответим: он был молод, и это – достаточное для него оправдание. Прекрасна юность; если бы она умела оставаться прекрасной, может быть, она оставалась бы юностью навсегда. Не эту ли цель преследовала смена поколений, не было ли каждое новое поколение новым усилием эволюции создать личность или расу, заслуживающую вечного существования? Но пропускался благодатный поворот, скупое сияние мудрых лысин обозначало путь к безобразию, старости и смерти, идущие следом наступали на пятки…
В прихожей он впопыхах едва не налетел на деревянный диванчик, где, скорчившись, дремал г-н Аусель. И помчался на площадь к фонтану – ждать, когда позовут. Прекрасна юность – но глупа… Впрочем, юность благоразумная – не прекрасна.
Тысячей глоток ревомый, гремел под сводами собора 'День гнева'.
День гнева!
Звон колоколов плыл в утреннем воздухе медленно, как градовая туча.
Эти звуки и грохот захлопнувшейся за молодым человеком двери разбудили г-на Ауселя, который вообще ложиться не собирался, но нечувствительно задремал.
Г-н Аусель увидел возле себя аккуратную стопку почтовых листков – письмо, которое странник вернул, прочитав.
Он мигом вспомнил все и вскочил на ноги…
О возникшей опасности первым узнал и сразу доложил президентше начальник оккультного отдела.
– Через несколько минут начнется бунт, ваше превосходительство! Они готовят нападение на дом!
– Что за причина?
– Вчера они угомонились, но среди ночи кто-то услыхал голос свыше: мол, наступает день святого Варфоломея, а вы, мерзавцы…
Переговаривались они по-прежнему через реципиента.
– Почему не сообщили мне насчет этого голоса?
– Из моих никто его не слышал, ваше превосходительство! Войдите в положение: все вокруг что-то думают, говорят, видят во сне, за всеми не уследишь, выловить нужное труднее, чем…
– В скверном положении рискуем оказаться мы все, кто несет ответственность перед обществом и государством, – отчеканила президентша.
– Они еще не вышли из собора?
– Да, но вот-вот… Догадываюсь, очень сложный план, не пойму, известен ли он весь и попу.., с его распроклятой тонзурой! – тут президентша поморщилась: темпераментная фраза, воспроизведенная реципиентом с точнейшими интонациями, звучала особенно омерзительно. – Голова всему этому делу не там, не в соборе, это мое убеждение!
– Словом, вы считаете угрозу серьезной.
– Очень уж их много!
– Что муниципалитет?
– Как ни в чем не бывало: собираются на заседание…
– Нашли время! А гражданская гвардия? Впрочем, куда вам!.. Я сама потолкую с мэром. Можно вызвать войска, да не хочется шуму… Где вы сами?
– Как приказано: около дома!
– Кто входил, выходил?
– Прибегал посыльный из мэрии… Вышел только ваш молодой человек.., ох!., прошу извинить!..
– Вы… – начала и не договорила президентша, но, видать, додумала: голоса оккультиста, передаваемого реципиентом, сделалось не узнать…
– Остальные на месте! – еле слышно доложил этот вконец помертвевший голос.
– Продолжайте наблюдение – приказала президентша. – И не прерывайте связь!
Она поглядела в окно. Нежность, смешанная с досадой,
