Думаю, тебе было недосуг.
– Это правда, – удивленно согласилась Афина.
Остаток дня она провела, старательно крутя головой по сторонам. Искала обещанные мною «интересные вещи», я полагаю. На закате Афина столь же усердно изучала переливы багрового света на горизонте, а с наступлением ночи дисциплинированно уставилась на луну.
– Макс, я его вижу! – неожиданно объявила она.
– Кого?
– Твоего «лунного зайца»!
Я посмотрел на ее счастливое лицо и рассмеялся. Сейчас оно стало совсем детским.
– Хочешь мороженого? – Ничего, кроме этого дурацкого вопроса, не пришло мне в голову.
– Хочу, – кивнула она. И обернулась к Гермесу, который ехал рядом с нами: – Ты знаешь, что на луне есть заяц?
Он выразительно покрутил пальцем у виска, но Афина, по счастию, уже успела отвернуться.
– Макс, ты был совершенно прав. В этом мире действительно много удивительных вещей, на которые я никогда не обращала внимания. Взять хотя бы твое мороженое! – шепнула она.
Я был готов расплакаться от умиления. Вот тебе и грозная Минерва, кто бы мог подумать…
Ночью мне пришлось снова объявить привал. В отличие от моих людей, Олимпийцы действительно нуждались в отдыхе. Впрочем, я был уверен, что нам некуда торопиться. Если мы опоздаем к месту свидания с судьбой, она не поленится выйти нам навстречу. Знаю я ее.
Один присоединился к нам недели через две. Он приехал один, верхом на своем верном Слейпнире и был мрачен как туча.
– Твои родичи оказались слишком упрямы? – сочувственно спросил я.
– Как старые ослы!
– И ты осуществил свое намерение отправить их в Хель, не дожидаясь Дня судьбы?
– Нет, – буркнул он. – Пока. Пусть еще подумают… Не суйся в мои дела, ладно? Пусть они остаются только моими.
– Ладно, вопрос закрыт. В конце концов, это уже не имеет никакого значения – как они себя поведут. Все и без того идет кувырком.
– Да, я тоже так подумал. Поэтому и оставил все как есть.
К нам подошла Афина, на ее раскрытой ладони сидело крошечное крылатое существо изумрудно- зеленого цвета.
– Макс, посмотри! А раньше они меня боялись… Как оно называется?
– Понятия не имею. Просто такая ночная тварюшка…
– Я рада тебя видеть, Игг, – она наконец соизволила обратить внимание на Одина. – Ты пришел один или?..
– Один. А ты?
– Мы все здесь. Знаешь, плестись хвостом за Максом и его армией оказалось очень полезно. Ко мне возвращается сила. Постепенно, капля по капле, но это лучше, чем ничего… И не только ко мне. Зевс вчера метнул молнию и поджег хворост, собранный для костра. Впервые за столько дней ему снова удалось хоть что-то воспламенить!
– Рад за него, – насмешливо сказал Один. – Что ж, значит твои родичи оказались смекалистее, чем мои дурни!
– Да не то чтобы смекалистее, просто нам было нечего терять. Все к лучшему. Хороши бы мы были, если бы до сих пор сидели на своих амбах!
– Кстати, ты еще не проиграла наш спор? – спросил Один. – У тебя для этого были все условия.
– Нет, не проиграла, – улыбнулась Афина.
– А что за спор? – заинтересовался я.
– Да так, ничего особенного, – ухмыльнулся Один.
– Могу и рассказать. Это уже не имеет значения, – пожала плечами Афина.
– Не вздумай! – нахмурился Один. – Время еще не вышло.
– Не делай из мухи слона, друг мой! – отмахнулась Афина.
Но мне уже не требовалось продолжение. Я вдруг понял, о чем идет речь. Может быть, мне как-то удалось прочитать их мысли, а может быть, это были фокусы моей интуиции – в конце концов, иногда и у меня случаются периоды просветления!
Я почувствовал, что вполне могу покраснеть, повернулся и пошел прочь. Отойдя на несколько шагов, я услышал, как Афина сказала Одину: «Ну вот, он и сам догадался!» – и рассмеялась весело и беззаботно, словно они оба были старшеклассниками, обсуждающими свои амурные дела на большой перемене, а не последними богами замершего над пропастью мира.
«А действительно, почему я даже не попробовал подкатиться к ней со своими нежными чувствами, прекрасными глазами и всем остальным заодно? – подумал я. – Мог ведь хотя бы попытаться… Дурак ты, „Владыка», дураком и умрешь, судя по всему».
Я немного побродил в темноте, еще раз пятьдесят обозвал себя идиотом, после чего внезапно понял, что мои проблемы яйца выеденного не стоят, и вернулся к своим приятелям.
– Не сердись, Макс. Когда мы спорили, мы еще считали тебя своим врагом, – лучезарно улыбнулась Афина. – У нас головы были забиты всякими стратегическими планами и интригами. Поэтому не сердись, ладно?
– А разве я сержусь? – удивился я.
Впрочем, я все-таки сердился. На себя самого, разумеется.
Потом, когда они улеглись спать, я снова принялся обзывать себя последними словами. К счастью, пока никто не научился читать мои мысли, в противном случае мне бы не удалось восстановить свой авторитет. Никакие чудеса не помогли бы!
Появление Одина словно бы подстегнуло время. С этого момента дни стали сменять друг друга так быстро, что я окончательно сбился со счета. Если раньше я хотя бы приблизительно представлял себе, что до Последнего дня осталось «около пяти месяцев», или «месяца два с половиной», или «недели три», то теперь окончательно утратил способность хоть как-то ориентироваться во времени. Я даже не мог понять, началась ли зима. Погода теперь зависела исключительно от мимолетных капризов моих спутников.
«Научил на свою голову!» – ворчал я, когда полуденная жара внезапно сменялась обильным снегопадом, на смену которому приходил убаюкивающий осенний дождик, а под ногами начинали шуршать неведомо откуда взявшиеся багровые листья клена.
Но однажды, подняв глаза к ночному небу и обнаружив там почти круглый бледно-желтый диск луны, я словно очнулся от долгого сна, внезапно понял, что близится наше последнее полнолуние. Теперь счет отпущенного нам времени велся не на дни, а на часы, и я ощутил ледяной холодок ужаса на затылке – черт, а я-то думал, что навсегда расстался со способностью испытывать страх! Впрочем, я его и не испытывал. Страх просто стоял за моей спиной, он был где-то рядом, и с его присутствием приходилось считаться.
– Теперь уже скоро, да? – спросила Доротея.
– Читаем чужие мысли и не краснеем? – улыбнулся я.
– Нет, просто я тоже посмотрела на небо. Это полнолуние будет последним, да?
– Да.
– Время – страшная штука, – жалобно сказала она. – Его нельзя отменить, правда? Даже если очень хочется. Оно идет, и все тут, убаюкивает нас своим ритмичным ходом, и мы начинаем думать, что так будет всегда. Но однажды непременно наступает момент, когда выясняется, что его больше не осталось и все закончилось – именно для меня, а не для кого-то другого, не для безликой статистической единицы, смерть которой не может ни огорчить, ни напугать, ни даже насторожить.
– По крайней мере, у нас еще есть целая ночь и еще день или даже два – не такая уж она круглая, эта луна! – мягко сказал я. – В сутках двадцать четыре часа. А сколько это минут, Дороти? Сколько секунд, каждая из которых может стать вечностью?
– Не для нас.
– Что – не для нас?
