Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Вспомнишь обильные, страстные речи,
Взгляды, так жадно, так робко ловимые,
Первая встреча, последняя встреча,
Тихого голоса звуки любимые.
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далекое,
Слушая ропот колес непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
На заре ты ее не буди
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут от плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго, долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистел соловей,
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит,
Не буди ж ты ее, не буди,
На заре она сладко так спит!
Чужая милая
Здравствуй, чужая милая, та, что была моей.
Вечно тебя любил бы я, до самых последних дней.
Прошлое не воротится, и не поможет слеза.
Как целовать мне хочется только твои глаза.
Много бродил по свету я, много прошел дорог.
Только тебя, любимая, в сердце сберечь не смог.
Прошлое не воротится, и не поможет слеза.
Как целовать мне хочется только твои глаза.
Если б всю жизнь немалую снова пройти я смог,
Я бы тебя, любимая, в сердце навек сберег.
Прошлое не воротится, и не поможет слеза.
Как целовать мне хочется дочки твоей глаза.
«Как-то по проспекту...»
Как-то по проспекту с Маней я гулял.
Фонарик вполсвета дорогу освещал.
И чтоб было весело дальше нам идти,
В кабачок Мещерского решили мы зайти.
Захожу в пивную, выбираю стол
И бросаю кепи свой прямо я на пол.
Спрашиваю Маню: «Что ты будешь пить?» –
Она мне отвечает, что голова болить.
«Я ж тебе не спрашиваю, что у те болить.
Я же тебе спрашиваю, что ты будешь пить:
«Пильзенское» пиво, самогон, вино,
«Душистую фиалку» или ничего?
Выпили мы пиво, а потом по сто
И заговорили про это и про то,
А когда мне «Пильзень» в голову забил,
О любовных чувствах я заговорил:
«Дура бестолковая, чего еще ты ждешь?
Красивее парня в мире не найдешь.
Или я не весел, или не красив?
Иль тебе не нравится мой аккредитив?
Ну и черт с тобою, плевал я на тебя!
Я найду другую, люби сама себя.
Отравлены все чувства, я сейчас уйду,
И на Дерибасовской я дурочку найду».
Юнга Билл
На корабле матросы злы и грубы,
Ворчит сквозь рупор старый капитан.
У юнги Билла вздрагивают губы,
Он ищет берег сквозь густой туман.
В гавани, в далекой гавани
Пары подняли боевые корабли.
А из гавани уходят в плаванье,
Их целый год потом не жди.
На берегу осталась крошка Мери,
Она осталась в тумане голубом,
И юнга Билл и верит, и не верит,
И машет ей подаренным платком.
В гавани, в далекой гавани
Пары подняли боевые корабли.
А из гавани уходят в плаванье,
Их целый год потом не жди.
Вернулся Билл из Северной Канады.
– А ну, друзья, полней бокал вина!
Мне за здоровье Мери выпить надо,
За ту любовь, что дарит мне она.
В гавани, в далекой гавани
Пары подняли боевые корабли.
А из гавани уходят в плаванье,
Их целый год потом не жди.
В таверне с шумом распахнулись двери,
Глаза у Билла вылезли на лоб:
А перед ним стояла крошка Мэри,
А рядом с ней огромный боцман Боб.
В гавани, в далекой гавани
