между нами, — не сомнительная ночная гастроль или жалкая интрижка.
— Я знаю это.
— Тогда я не хотела бы, чтобы ты говорил о... о новой жизни так вульгарно.
— Я просто хочу быть реалистом в отношении того, в каком свете они увидят это, Дори. Не ожидай, что твоя мама безмятежно продолжит свое вязание...
Дори рассмеялась — с горечью и недоверием.
— Моя мама с парой вязальных спиц в руках представляла бы угрозу обществу.
— Я не пытался шутить.
— Тебе это не удалось.
Какое-то мгновение они не сводили глаз друг с друга. Наконец Скотт пробежал рукой по волосам и простонал:
—Ну почему, Дори? То, что было между нами, было так прекрасно. Почему, черт побери, это должно было случиться?
После долгого молчания Дори встала и посмотрела на него сверху вниз.
— Я устала, Скотт. Я собираюсь забраться в постель пораньше.
— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?
— Оставайся и досмотри игру. Я надеюсь, Гаторы выиграют.
Ни одному из них не пришло в голову пожелать друг другу спокойной ночи.
Рано утром на следующий день Скотт сел на стул у туалетного столика Дори и посмотрел на нее. Спящая на двуспальной кровати, она выглядела маленькой и беззащитной. Во сне ее лицо казалось совсем детским, темные волосы разметались по подушке. Он пытался увидеть что-то новое в ней, то, что рассказало бы о ее беременности, но для этого было еще рано. Сон согнал темные круги под глазами. Она была просто Дори — та самая Дори, в которую он влюбился во время круиза.
Почему? — думал он. Боже, ну почему это должно было случиться? И как все это отразится на их отношениях? И что он собирается делать с этим?
Дори проснулась и поймала взгляд Скотта. Он был уже одет.
— Доброе утро, соня, — сказал он.
— Который час? — спросила Дори хрипловатым со сна голосом.
— Половина одиннадцатого.
— Почему ты не разбудил меня?
— Тебе было нужно поспать. Воспоминания об их вчерашнем разговоре вспыхнули в сознании Дори, когда она стряхнула последние остатки сна. Она закрыла глаза, но воспоминания не уходили.
— Поздний завтрак? — вопросительно произнесла она.
— Один из нас на грани голодной смерти, — пошутил Скотт.
— Дай мне двадцать минут.
— Я почитаю комиксы в гостиной, — согласился он, вставая.
Несмотря на проснувшийся аппетит и великолепный стол из фруктов, овощей, мясных и мучных блюд и сыров, завтрак в этот день был, пожалуй, самой грустной трапезой в жизни Дори. Скотт выглядел столь же несчастным. Он едва притронулся к еде и скривился при первом глотке кофе. Их попытка поговорить окончилась неудачей: они обменивались короткими репликами и оба чувствовали неловкость. Дори уронила виноградное желе себе на юбку, а Скотт умудрился опрокинуть чашку кофе, которую он так и не выпил, и безуспешно промокал салфеткой белую льняную скатерть, на которой расплывалось темное пятно.
— Хочешь десерт или уйдем, прежде чем перевернем сервировочный столик? — спросил Скотт.
— Голосую за то, чтобы уйти, — откликнулась Дори. — Я не вижу на сервировочном столике ничего, что гармонировало бы с лиловым цветом виноградного желе.
Тишина в машине была невыносимой и продолжалась до тех пор, пока Дори не вздохнула с несчастным видом, а Скотт не положил свою ладонь на ее руки. Затем он взял руку Дори, положил ее себе на колено и, остановившись на красный свет, наклонился и поцеловал следы от слез на ее щеке.
Когда они вернулись к ее дому, Дори обхватила его за шею так крепко, как будто он спасал ее из горящего дома. Его рука лежала у нее на плече, когда они шли к двери.
Войдя в квартиру, они приникли друг к другу в страстном поцелуе. Возможность потери того, что было таким особенным в их отношениях, ощущалась обоими обостренно, а сейчас им была дарована надежда возродить все это. Скотт оторвался от ее рта и прошептал:
— Я не могу просто уехать, я снова хочу тебя.
Обнявшись, они направились к спальне и одновременно разделись. Скотт восхищенными глазами ласкал ее полуобнаженное тело и затем расстегнул застежку бюстгальтера и подставил ладони под ее груди. Дори вскрикнула, и Скотт, подняв голову, вопросительно посмотрел на нее.
— Они немного чувствительны, — призналась она. — Все нормально, только... будь нежным.
Он повел ее к кровати, и они легли рядом. Он снова коснулся ее груди, на этот раз мягко, и, когда соски набухли от прикосновения его рук, он взял один из них в рот. Дори изогнулась, ее руки гладили твердые мышцы его спины. Скотт нетерпеливо просунул пальцы в ее трусики и спустил их. Дори помогла ему, отбросив их ногой, и открылась ему навстречу.
Торопливо Скотт сорвал свои трусы и погрузился в Дори. Она обхватила его ногами, крепко прижимаясь к нему всем телом. Они неистово двигались вместе, пока не достигли пика наслаждения. Потом он лежал на ней, тяжело дыша, и его сердце громко стучало у ее груди.
Дори ласково запустила пальцы в его волосы и запечатлела успокаивающий поцелуй у него на лбу и у виска. Он соскользнул с нее, испытывая блаженную усталость.
— Ты знаешь, что ты особенная?
— С тобой все по-особенному, — сказала она. И подумала, что не может сказать ему то же самое об их ребенке. Она сразу поняла, что не сможет избавиться от ребенка, которого они создали вместе. А теперь она осознала, что будет любить его, что бы ни случилось.
Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, и начал нежно касаться ее возбуждающими движениями кончиков пальцев. Его рука соскользнула вниз, лаская ее. Где бы он ни гладил ее и как бы ни ласкал — все было подтверждением того, что он любил ее. Дори схватила его за плечи в отчаянном порыве, приникнув к нему, и мир вокруг нее закружился, как цветной калейдоскоп.
Она вскрикнула, когда спиральные волшебные волны пронизали ее. Тело напряглось, затем расслабилось рядом с ним. Движение его пальцев успокаивало, а не возбуждало. Дыхание Дори замедлилось, когда она слушала успокаивающее биение его сердца у своего уха.
Дори проснулась от ощущения легких поцелуев на веках и, открыв глаза, увидела склонившееся над ней улыбающееся лицо Скотта.
— Я уснула, — пробормотала она невнятно.
— Мне очень не хотелось будить тебя, но уже почти четыре.
— Четыре? — недоверчиво спросила она. — Не может быть. О, Скотт, извини. Наше время...
— Все хорошо. — Скотт, нежно поцеловав Дори, сел, опустив ноги на пол. — Тебе не стоит вставать, — сказал он мягко.
