Шарль, мой любимый сын! Тебя со мною нет. Ничто не вечно. Все изменит.Ты расплываешься, и незакатный свет Всю землю сумраком оденет.Мой вечер наступил в час утра твоего. О, как любили мы друг друга!Да, человек творит и верит в торжество Непрочно сделанного круга.Да, человек живет, не мешкает в пути, И вот у спуска роковогоВнезапно чувствует, как холодна в горсти Щепотка пепла гробового.Я был изгнанником. Я двадцать лет блуждал В чужих морях с разбитой жизнью,Прощенья не просил и милости не ждал: Бог отнял у меня отчизну.И вот последнее — вы двое, сын и дочь, Одни остались мне сегодня.Все дальше я иду, все безнадежней ночь. Бог у меня любимых отнял.Подобно Иову[489], я наконец отверг Неравный спор и бесполезный.И то, что принял я за восхожденье вверх, На деле оказалось бездной.Осталась истина. Пускай она слепа. Я и слепую принимаю.Осталась горькая, но гордая тропа, — По крайней мере, хоть прямая.3 июня 1871 г.
ПОХОРОНЫ
Перевод Ю. Корнеева
Рокочет барабан, склоняются знамена,И от Бастилии до сумрачного склонаТого холма, где спят прошедшие векаПод кипарисами, шумящими слегка,Стоит, в печальное раздумье погруженный,Двумя шпалерами народ вооруженный.Меж ними движутся отец и мертвый сын.Был смел, прекрасен, бодр еще вчера один;Другой — старик; ему стесняет грудь рыданье;И легионы им салютуют в молчанье.Как в нежности своей величествен народ!О, город-солнце! Пусть захватчик у ворот,Пусть кровь твоя сейчас течет ручьем багряным,Ты вновь, как командор, придешь на пир к тиранам,И оргию царей смутит твой грозный лик.О мой Париж, вдвойне ты кажешься велик,Когда печаль простых людей тобою чтима.Как радостно узнать, что сердце есть у Рима,Что в Спарте есть душа и что над всей землейПариж возвысился своею добротой!Герой и праведник, народ не бранной славой —
