Я отравитель! Я убийца! Мелкий вор! —Так оглушительный жужжит мне в уши хор,Неукоснительно грозя мне казнью лютой…А Жанна между тем спокойно спит, как будтоБез слов мне говорит: «Будь весел, не робей!»И руку жмет мою ручонкою своей!2 декабря 1873 г.
Давнишнюю припомнил быль я!Ну, рифма, — дай мне имена!Ее ведь звали Инезилья?— Нет, Пепою звалась она!Как будто ей связали крылья,В полете рифма не вольна:Я повторяю: Инезилья!— Пепита! — мне твердит она.Сколь властно прошлое над нами!Пепита… Все, что позади,Как море, теплыми волнамиКолышется в моей груди,Всплывает то, что было скрыто…Я вижу детство и отца…Его сопровождала свита,И жили мы в стенах дворца…В Испании, столь сердцу милой,Однажды в ранний час, весной, —А мне тогда лет восемь было, —Пепита встретилась со мнойИ молвила с улыбкой чинной:«Я — Пепа!», — поклонившись мне.Я почитал себя мужчинойТам, в завоеванной стране…Ее шиньон был в тонкой сеткеС каскадом золотых монет,И в пламенных кудрях кокеткиСтруился золотистый свет;Под солнечным лучом блисталиЖакета бархат голубой,Муар на юбке цвета сталиИ шаль с каймою кружевной.Дитя — но женщина… И ПепеНе покориться я не мог:Сковали душу мне, как цепи,Одетый в бархат локоток,Янтарное колье на шее,Куст роз под стрельчатым окном…Пред ней дрожал я, цепенея,Как жалкий птенчик пред орлом.И каждый день к ее балкону,В часы, когда алел закат,Являлись нищий и влюбленный —Бездомный старец и солдат.Пока один надутым франтомПод окнами печатал шаг,Другой надтреснутым дискантомМолил о нескольких грошах.Она же — пусть уловку этуХанжи суровые простят, —Бросала нищему монету,Влюбленному — лукавый взгляд,И оба удалялись вскоре,Равно довольные судьбой,Влюбленный с торжеством во взоре,Старик — неся два су с собой,
