Подумать только: белозубый крепыш, офицер, майор, присел перед ним на корточки и без всяких церемоний говорил почти как с равным, будто заранее рассчитывал не на детские пузыри восторга, но на здравый смысл настоящего мужчины. Как тут было не восхититься и не принять протянутую сильную, мужскую руку?
Эх, безотцовщина…
13
Про Бориску же и говорить нечего. Никак не мог он высвободиться от майорского гипноза.
Во-первых, впечатляла в майоре какая-то мужская собранность, определенность: офицерская куртка с распахнутым воротом, а там – треугольник тельняшки. Во-вторых, поведение: не то чтобы напористость, а твердость, уверенность. И прямота – вот, пожалуй, самое точное. Ничего особенного Хаджанов не сказал и не сделал, но то, что он уже и сказал, было принято до последнего звука и, будто неумолкающее эхо, все звучало, повторяясь, все дрожало в ушах Бориски.
Сказать по правде, объяснялось это очень просто. Ведь никогда возле мальчишек не было отца. Все разговоры – только с бабушкой и мамой. И все дела решаются с ними, и разные короткие замечания тоже от них. Рассуждения их – конечно же, справедливы, разумны, но они – женские. Не такие, как у этого майора.
С мамой и бабушкой всегда есть какое-то пространство для обсуждений, рассуждений или хотя бы молчаливого, про себя, спора. А тут какая-то странная, очень резкая, но зато и понятная прямота. Не приказ, не давление, – разве эта встреча, такая добродушная и открытая, могла бы заподо-зриться хоть в каком-нибудь давлении? Но напряжение, внутренняя натянутость, непонятно откуда всплывающее требование подтянуться, сжаться, быть четким и ответно ясным – это чувство оказалось совершенно новым, мужским и нежданно приятным.
Когда, уже простившись с Хаджановым, ребята вместе с мамой вышли в глубокой задумчивости из проходной санатория, сзади раздались быстрые шаги. Не оборачиваясь, они посторонились, продолжая идти. Их догнал майор. Он остановился, совершенно не запыхавшийся, и сказал, обращаясь к мальчикам и приветливо им улыбаясь:
– Вот догнал! Хочу подарочек вам сделать! От имени десантных войск! Ребята ахнули. Майор протягивал им две тельняшки. Бориска замер, словечка не мог выговорить, да и Глебка молчал завороженно, только что-то тихо под нос промурлыкал, ровно котенок. Одна мама громко воскликнула:
– Михаил Гордеевич! Да как же это! Чем же вас отблагодарить!
Майор ее не слушал. Перебив, сказал:
– Конечно, на таких бойцов, как Глебушка, тельняшки в армии не рассчитаны. Но вы перешьёте, Ольга Матвеевна! Пусть гуляет себе! Пусть воинский дух в себе воспитует!
Так и сказал: не воспитывает, а воспитует. Уже потом, не один год спустя, Бориска скажет себе: удивительно – ведь нерусский человек, а говорит лучше и красивее, чем другой русский! Хаджанов никогда не ошибается в ударениях и порой избирает такие оттенки русских слов, которые не всем даже учителям литературы известны.
Воспитует! Как возвышенно, как прекрасно и торжественно прозвучало тогда это слово в его устах. Одно всего словечко, а как много чувств добавляло оно к облику человека с отменной военной выправкой. Как достойно завершало образ новой силы и новой цели, вдруг властно вступившей в жизнь мальчишек.
Весь ужин только и разговаривали о майоре. Мама прибавляла подробности, ранее не сказанные или пока никому в семье не известные.
Хаджанова откуда-то прислали, хотя и не из Москвы. Про семью его ничего не слышно, хотя человек он не молодой. Снимает комнатку неподалеку от санатория и говорит, что хотел бы осесть тут насовсем. Непонятно, чем так понравился ему закопченный Краснополянск, наверное, просто еще не огляделся, не успел разочароваться.
– Но кто-то ему помогает, – говорила мама, – без того не может быть!
Вот раньше денег на ремонт не давали, а теперь даже и на пристрой нашлись. А это серьезные суммы. И всюду первое лицо – Хаджанов. Часто неожиданно куда-то уезжает, а возвращается всегда с чем-то: то оборудование получит, то еще что-нибудь полезное. Однажды прибыли два автобуса солдат из областного города. Они раскинули палатки прямо возле стройки, стали рыть какие-то канавы, а командовал ими опять же майор Хаджанов. Командовал необычно: вместо того чтобы погонять да указывать, сам каждый день махал лопатой часа по два, а то и дольше, и всем становилось неловко отлынивать, так что двигалось дело на удивление споро.
– Вот такой у нас десантник, – улыбалась мама, а через пару дней улыбалась еще веселее, потому что за стол уселись еще два малых десантника, ее сыновья в подшитой, а для Глебки так и вовсе переделанной тельняшке.
Ах, эти тельняшки! Какую жгучую зависть вызвали они у Борискиных друзей. Особенно завелись три погодка. Петя, Федя и Ефим наперебой предлагали ему любые свои богатства: от ящика пива, кучи шоколадок и жвачки вплоть до нового, правда, взрослого костюма, который, как они уверяли, запросто переделать можно.
Но Борька только смеялся: ну куда ему костюм? А тельник – вот он, всегда на тебе. Однако ж все- таки смутили его эти отчаянные братья предложением вовсе уж небывалым: махнуть тельняшку на велосипед. Новенький, купленный в местном универмаге, он был их коллективной гордостью, Борька слишком хорошо знал, что ему такого пока что не заиметь… Сильно он закручинился, даже голову свесил, так что их компания мигом сообразила – колеблется парень! – может, и уступит. Но он не сломался, однако.
Не устоял перед иным, когда другие братья, Витька Головастик и Васька Аксель вдруг попросили:
– А ты дай нам поносить. Напрокат. Временно. Раз в неделю. Борис аж весь вздёрнулся от неожиданности: вот это да! Но как не дать корешам попользоваться тельняшкой хотя бы на время? И, подумавши, он спросил:
– Сегодня какой день?
Быстро вычислили: вторник. Тогда он стянул с себя рубаху, из-под нее тельник и протянул Головастику:
– Ты первый. Кому следующий вторник, кидайте жребий. Только, чур: в среду тельняшку честно возвращаете мне в восемь утра, постиранную и поглаженную.
О Глебкиной тельняшке речь, само собой, не шла, ведь ее перекроили на малыша, не растянешь.
Напоследок Бориска спросил корешей, хотя и ответ знал заранее:
– Парни, но они же продаются, тельняшки эти!
– Э, – ответил Головастик по справедливости. – Продаются, да не те! Так обрела горевская команда первую свою тельняшку, не покупную, не магазинскую, а настоящую, десантскую!
14
При очередном полном горевском сборище на бревнышках Бориска рисовал новые возвышенные планы. Вот заканчивается ремонт в санатории, точнее, доделывают там пристройку, и по вечерам, а это значит после школы, майор позволит ребятам заниматься на тренажерах. А еще за забором делают тир!
Хотя Михаил Гордеевич пока ни слова о тире не произнес, в Борисовой голове уже утвердилось: непременно научусь стрелять!
Все, что говорил Борис, дружбаны слушали со вниманием, штрихи, набросанные по первому
