Наши же орудия продолжали палить, перемалывая оборону противника, районы сосредоточения подкреплений, полевые батареи. Это — хорошо. Чем больше они сейчас перебьют немцев, тем меньше нам потом возни.
Я посмотрел на часы — без четверти одиннадцать.
Прошлым вечером, незадолго до ужина, нас посетили командир полка с офицерами штаба и мой знакомый любитель пения — отец Серафим, оказавшийся целым протоиреем!
Полковник Беренс произнес прочувственную речь о трудном часе для Отчизны, о полковых традициях, о чести и мужестве.
Под сенью развернутого полкового знамени батюшка отслужил молебен:
'Моли, Угодник Божий Николай, воинству нашему даровати на враги одоление, Отечеству во благочестии непоколебиму пребыти и сыновом Российским спастися.'
По окончании обряда, в сопровождении служки с иконой он прошелся, вдоль строя всех четырех рот нашего батальона, окропляя шеренги святой водой. Потом солдаты повзводно подходили за благословением, целовали крест.
Я тоже приложился.
* * *
Артподготовка продолжалась.
Из ответвления хода сообщения появился Лиходеев и с заговорщическим видом вручил мне бебут в ножнах — изогнутый обоюдоострый кинжал с сорокасантиметровым клинком. Бебутами вооружали пулеметчиков и солдат с дробовиками — за место штыка. Савка тоже обзавелся таким, когда сменил винтовку на помповое ружье.
— Это еще зачем?! — из-за грохота артиллерийской стрельбы приходилось орать.
— Нехорошо это, вашбродь, без ножа по траншеям лазать. Тут ведь как — тонущий за соломину хватается, а гренадер — за нож.
— Да куда мне такой! Им же коня зарубить можно!
— Вот! — Лиходеев поучительно поднял палец, — Вы, вашбродь, в самую суть проникли! Без него — никак невозможно. Бебут знатный. Сам подбирал в оружейке!
— А ты-то как же?
— А у меня 'братишка' при себе — Кузьма Акимыч ловким движением достал из-за спины топор с оплетенной кожаными ремешками ручкой. — Я к нему — привыкши. А вам бебут — в самую пору будет.
— Ладно, давай… — я забрал у совершенно счастливого фельдфебеля кинжал. — Пригодится!
Разберусь как-нибудь. Скомпилирую, знание ножевого боя конца ХХ века и науку Никифора Беспалого, учившего меня и брата владению шашкой в ХХ века начале!
Вздохнув, встал на одно колено, и принялся цеплять ножны к правому боку. Ё-моё! Ремень и так обвешен по периметру — кобура с браунингом, фляжка, лопатка, противогаз, патронная сумка, а теперь еще и это. Через плечо на ремнях — гранатная сумка, полевая сумка. На шее — бинокль, в руках — автомат в чехле, и свисток в кожаном кармашке на портупее — до кучи. Сразу вспомнился анекдот 'А теперь со всей этой фигней, мы попытаемся взлететь…'
Это притом, что ранец офицеру в бою не полагается, и мой сухпай и четыре коробки патронов тащит Савка. Мне еще вчера при переходе нелегко пришлось, а тут — в атаку идти. Залегать, ползать, окапываться.
В общем — 'Господи, спаси и сохрани…'
По окопу, в сопровождении двух вестовых, аккуратно пробирался Казимирский так же обвешанный амуницией. Различие состояло в отсутствии холодного оружия и наличии фонарика в кожаном футляре и 'нагана' в кобуре. Поручик, наконец-то, сменил погоны с галунных на полевые, и перчатки на руках были уже не белые, а из коричневой кожи.
Все равно — пижон…
— Ну что, барон, не скучаете? — командир роты присел рядом со мной на корточки.
— Нет, господин поручик! Немцы два часа развлекали, как могли — сильно подняли настроение!
— Рад за вас! Напоминаю — при развертывании, вы находитесь на правом фланге цепи и ведете вторую полуроту, я — на левом, с первой полуротой, фельдфебель идет в арьергарде! Связь через вестовых! Я вам, кстати, привел двоих. Распоряжайтесь!
— Слушаюсь!
После десятичасового грохота, в полуобалделом состоянии, с шумом в ушах, мы — все офицеры батальона отошли немного в сторону, поднялись на холмик на окраине леса — самое высокое место, откуда немецкие позиции были довольно хорошо видны. Но рассмотреть ничего не удалось — над всей немецкой линией стояло сплошное густое облако пыли, и к роте мы вернулись ни с чем.
В пятнадцать минут третьего роты выстроились в порядок, для прохождения наших траншей. Артиллеристы и минометчики пойдут впереди, чтобы занять позиции для прикрытия рот в атаке. За нами изготовились идти пулеметные команды.
Тройной Казимирский еще раз, деловым тоном, повторил — как мы должны идти, по каким ходам сообщения проходить из линии в линию, как выходить в поле и кто кого замещает в случае чего.
Накануне у всех офицеров и унтер-офицеров часы были выверены 'минута в минуту'.
В полтретьего, под грохот непрекращающегося артобстрела, на позицию тронулись расчеты двух траншейных пушек и минометные команды. Без пятнадцати три пошла девятая рота, а за ней в обгорелый лесок вошли и четыре наших взвода. Дождавшись, пока передовая рота втянется в ходы сообщения, Казимирский махнул рукой, подавая сигнал к движению.
Переходы извилистые и узкие, так что идти можно только цепочкой. Я во главе четвертого взвода иду по крайне правому на нашем участке, правее, через несколько сот метров, уже участок наступления соседей — 9-го Сибирского гренадерского полка.
На полста метров левее — по соседнему ходу сообщения, идет третий взвод унтер-офицера Зайцева.
Еще левее, по двум соседним ходам движутся первый и второй взводы, с Казимирским во главе.
Сразу за мной по траншее топает Савка, с ним — мои связные: Жигун и Палатов. За нами поспевает старший унтер-офицер Шмелев со своим взводом.
Наконец, доходим до второй линии окопов и рассредоточиваемся. К нам присоединяются четыре пулеметных расчета со своими 'максимами', под командованием тощего чернявого унтера по фамилии Смирняга.
Смотрю на часы — без четверти четыре. Еще пятнадцать минут. Ждем-с.
Солдаты проверяют оружие, гранаты. Я тоже вынимаю автомат из чехла, осматриваю, вставляю магазин. Передергиваю затвор. Ту же операцию проделываю с пистолетом, ставлю его на предохранитель и убираю в кобуру. Еще раз проверяю гранаты в сумке.
Ну, все, я — готов!
Стрелка на швейцарских наручных часах, со светящимся циферблатом, показывает без трех минут четыре…
Без двух минут…
Время ползет необычайно медленно.
16-00!!!
Звук артиллерийской канонады изменяется. Тяжелые удары становятся глуше — теперь тяжелая артиллерия бьет по немецким тылам. Громче и звонче звучат разрывы у немецких траншей — это наши трехдюймовки создают огневую завесу.
Еще минута и послышались первые выстрелы винтовок, затрещали пулеметы.
Солдаты вокруг меня снимали каски и крестились.
Я последовал их примеру. Господи! Спаси и сохрани! Надел каску и скомандовал:
— Гренадерство! Штыки примкнуть!
Со всех сторон защелкало.
— Па-а-ашли!!!
