друга стоят. Для прыжков с вышки он не подходил – не умел плавать; в колбасном же деле, наоборот, плавал всеми стилями.
Философские раздумья Хомута прервал зычный вопль. Сомнения мигом развеялись: несмотря на мастерство в прыжках с вышки его шеф тонул. Хомута покрыл холодный пот – при всей своей преданности шефу он не рисковал прыгать в воду.
– Спаси-и-те! – тоскливо закричал и. о., прыгая на одной ноге. – Куда смотрит спасательная служба?
Парень из спасательной службы стоял на вышке и смотрел на утопающего в бинокль.
– Что вы стоите, безответственный вы человек? Прыгайте в воду!
– В воду мне нельзя. Я не умею плавать. И вообще я не спасатель. Исполняю его обязанности на время отпуска.
Утонуть директору не дали. Кондрат пробрался сквозь толпу зевак к телу своего начальника и в такт искусственному дыханию завопил:
– Док-то-ра! Скорее! Ско-рее док-тора!
Прибежала молоденькая девушка в белом халате. Остановилась в нерешительности.
– Чего стоите? Ну что вы за врач? Скорее помогайте! – закричал Хомут петушиным голосом.
– Не врач я, а исполняющая обязанности фельдшера. Он в отпуске...
Врач среди отдыхающих всё же нашёлся.
– Опасность миновала, – сказал он. – Но пострадавшего надо отвезти в больницу. Несите его на катер.
Фыркая, катер отошёл от берега. Вдруг мотор перестал чихать.
– В чём дело? – спросил Хомут.
– А, чёрт! Мотор забарахлил, – сплюнул мужчина в замасленной робе.
– Исправьте! Вы ж моторист!
– В том-то и дело, что нет. По специальности я техник-коммунальщик. А у моториста свадебный отгул.
До берега добирались на лодке с вёслами. К врачу примчались на такси.
– Кто тут и. о. главврача? – влетел в ординаторскую запыхавшийся Хомут, которому уже сама земля казалась исполняющей обязанности планеты.
– Пока со своими обязанностями я справлюсь сам, – ответил высокий седой человек. – В чём дело?
Жизнь и здоровье директора были спасены.
В понедельник утром он вышел на работу. А после обеда колбасники были удивлены новым его приказом. Кондрат Хомут переводился на прежнюю должность кладовщика.
Е. Кравченко
Марсианин
Имела я, люди добрые, „Самородка“ в хате, „Гармоничного лодыря“, „Магнитофена“, а теперь дожила вот до „Марсианина“.
После того случая с магнитофонною лентою мой Харитон работал несколько месяцев. И работал так, что в передовики начал выдвигаться. Исполнял в колхозе, как он говорил, „разную тематику“, не отказывался от самой тяжкой работы. Я радуюсь, голова колхоза хвалит его. В нашей хате тишина и покой, как у людей. Харитон величает меня только Горпиночкой.
Раз вечером пришёл он выпивши: на свои трудодни деньги получил.
Пришёл, поужинал молча. Достал из кармана несколько журналов, на которых были изображены ракеты и спутники, и начал внимательно рассматривать. Я сразу догадалась, что им снова овладел порыв к чему-то невероятному. Но вида не подаю, а так деликатненько спрашиваю:
– Харитон Иванович, вы на работе сегодня были?
– Нет, Горпиночка, – так вежливо молвит. – Не был и больше не пойду.
– Почему? – спрашиваю.
– То не моя тематика... Харитон Иванович рождён для героизма, а не для того чтоб ковыряться в навозе.
– Какого героизма? Может, вновь будешь писать?
– Не-е, – отвечает, то дурное и невыгодное дело... Я совершу такой подвиг, что про меня возьмутся писать лучшие писатели мира. А народы памятник золотой поставят! Вот какая сейчас тематика у меня в голове. Taк что не надо ссориться и скандалить, пока я своего не добьюсь.
– Что же ты надумал делать?
– Готовлюсь лететь на Марс в ракете. Уже и заявление подал в Москву. Вот в журнале ясно сказано, что скоро полетят туда люди. Вот я и хочу быть первым марсианином. Мне честь и слава, а тебе – гонорар.
– И когда же вылетать? – спокойненько спрашиваю.
– Как получу сигнал из Москвы. Тем временем начну усиленно тренироваться. А ты, Горпиночка, сотвори мне для этого наилучшие условия.
– Какие именно?
– Не ругайся, хорошенечко корми, покупай каждый день четвертиночку для аппетита. Ведь для такого ответственного полёта надо быть физически крепким, при теле и чтоб нервы были и порядке. Покрепче гагаринских. Так, моя милая. А в колхозе заяви, что Харитон Иванович больше не явится на работу, он же уже почти марсианин.
На работу утром не пошёл. Я, правда, ни слова. Знаю его характер. По пути на ферму заглянула в правление, пожаловалась председателю. Тот пообещал вызвать, поговорить. Но ничего не получилось из этого: Харитон не явился.
Так продолжалось с месяц. А тут подоспела горячая вешняя пора. Сколько ни уговаривала идти на работу, как горохом об стенку. Спит, ест, читает журналы о ракетах.
Наконец, не выдержала, пошла в правление.
– Посоветуйте, говорю председателю и парторгу, – что делать с марсианином? Пока полетит, мне и уши объест.
Председатель усмехнулся:
– Знаете, что я надумал?
– Что же?
– Состряпаем телеграмму, будто Москва вызывает от нас кого-то для полёта на Марс. И попробуем попугать Харитона Ивановича. Давайте сегодня вечером!
Так и сделали. Пришла я с фермы и прикинулась, что плачу. А Харитон:
– Что с тобою, Горпиночка? Кто обидел или занедужила?
– Ой, – молвлю, – хуже... – Обняла его, причитаю: – На кого ж ты меня спокидаешь? Кому же я буду стирать сорочки, готовить обеды? С кем поговорю в сердцах?
А он так насторожки:
– Что, Горпиночка, может, недоброе слышала в международной тематике?
– Слышала. Только что из правления. Телеграмма пришла. Москва зовёт в полёт. И кто тебя заставил писать то заявление!? Идём в правление, может, отпросишься. Я не перенесу такого. Идём, Харитоша!
Верите, Харитон как-то разом увял, сжался. Долго разыскивал сапоги, а ещё дольше обувался. Дважды левый сапог напяливал на правую ногу. Руки дрожат. А мне смешно!
Пошли в правление. За всю дорогу ни слова не проронил. Вошли. Председатель и парторг поднялись навстречу. Оба такие серьёзные, занятые. Первым заговорил председатель:
