А я ей сначала лифт нарисовал, а потом – стену и всё противоположняйшее.
Она посмотрела на моё ложняйшее и сказала:
– Ты способный. Но рисовать не хочешь. Нет настроения? Вот переведу снова в первый класс!.. Давай сюда дневник и я поставлю тебе двойку!
А я сказал:
– Лучше поставьте себе в журнал двойку!
И я ей не дал поставить мне двушечку.
Просто не понёс ей дневник.
Она ничего не сказала, но после урока на перемене через Риту вызвала папу в класс.
Папу начали ругать, а я слушал и смотрел в окно на проезжавшие мимо машинки и на столбы с лампами.
Мне было всё до лампочки.
На улице папа сказал:
– Если ты ещё будешь с учительницей окусываться...
– Она мне не учительница, а смертельная кость в горле. Она невежливая и мне не приятная. Пускай три дня походит по потолку вверх пятками и разучится учить.
Гроза
– Мы едем кататься на велосипедах, но включённую плиту, папа, оставлять нельзя. Это всё равно, что в грозу спрятаться под высокое дерево.
6 октября 1999. Среда.
Плач
– Пап, а почему, когда люди плачут, они произносят только гласные? А согласные не произносят?
– Дело вкуса...
– Значит, не знаешь?
– Не до согласных, когда нет согласия. СО-ГЛАСИЯ. Остаётся голосить.
– Как-то путаешься...
14 октября 1999. Четверг.
Ба-бах!
– Пап! Я сегодня бежал в коридоре по прямой линии.
А налево под резким углом поворот в темноту. В кабинет немецкого языка.
Я бежал на урок немецкого.
К доброй Олесе Александровне.
Я повернул в кабинет.
И тут выявился навстречу такой же маленький мальчик, как я.
Мы не могли разомкнуться и ба-бах! Сошлёпнулись лбами.
Мой лоб был крепчей. И необидчивый.
А у него лоб обидчивый. Надулся шишкой.
И ещё я нарвался на пятёрку по немецкому. Олеся Александровна целой пятёрки не пожалела мне. Нарвался на круглый пятак!
Хорошая нарвалка!
Хорошо бежал!
20 декабрика 1999. Пони.
Руслан
Сегодня папа мне сказал:
– Иди, Гриша, покатайся на велосипеде вокруг садика.
– Нет. Я не хочу в садике. Я кататься буду только вокруг нашей части дома.
Я оделся. И с велосипедом отправился в лифт.
Как-то сгоряча вместо того чтобы нажать на кнопку с цифрой один, я нажал просто по ошибке на кнопку с цифрой пять.
Лифт благополучно довез меня только до пятого этажа.
И на нём я увидел незнакомого мальчика.
Я сказал из лифта:
– Заходи.
Он зашёл и сказал мне:
– Классный у тебя велик!
– Да, хороший, – согласился я.
Мы вышли из лифта, я спросил:
– Как тебя зовут?
– Меня? Руслан. А тебя?
– Гриша. Но по-
Руслан вырыл ямку возле колодца.
Мы с Русланом сели и говорили обо всём.
Потом я поехал вокруг нашей части дома, а Руслан бежал за мной
Когда мы снова добежали плюс[12] доехали до нашего четырнадцатого подъезда, мы остановились. Руслан сказал:
– Дай мне, Гриша, пожалуйста, свой велик.
– Нет, нельзя. А вдруг папа не разрешит? Если он увидит тебя на моём велике... А ну заругается? Да во-он папа смотрит из того окна сюда!
– Тогда я, – сказал Руслан, – лучше поезжу не перед окном. А с обратной стороны. Там папа не увидит.
Я поехал. Руслан побежал рядом.
– Нет, – сказал я. – Не дам. Папа попеременно ходит то на эту, то на другую сторону. А иногда даже выходит из подъезда посмотреть, всё ли в порядке.
– Ну, я покатаюсь в арке.
– Там тоже нельзя. Там же битком народу и машина стоит.
– Ладно, – кисло вздохнул Руслан. – Тогда пойдем покатаемся около детского городка.[13]
– Ладно, пойдем туда.
И мы пошли.
В городке я поставил свой велосипед под мостик, и мы с Русланом стали играть в салочки.
А потом стали кататься на моём велике поочередно. Пока ездил Руслан, я сидел на бордюре. Когда же я катался, на бордюр садился Руслан.
Накатались. Сели на бордюр.
Сидевши, я и Руслан смотрели друг на друга.
Руслану снова захотелось покататься и он поехал. В это время на велосипеде подлетел папа за мной.
Тут из-за дома показался Руслан. Папа сказал ему с улыбкой:
– Стой.
Папа вовсе не ворчал, что я дал покататься Руслану.
Я поспешно сказал Руслану на прощание:
– До свидания!
И я с папой на великах погнали на рынок за молоком.
