из помещения отборная морская ругань звучит как музыка, значит, Олег уже здесь. Спускался он больше часа, используя наименее заснеженные участки, на мульдах натерпелся страху и кроет на чём свет стоит снегопад, лавины и камень, споткнувшись о который он ухитрился вывихнуть указательный палец.
– У мальчика болит пальчик, – сочувствует Надя и легонько бьет ребром ладони по распухшей конечности. Рев оскорблённого в лучших чувствах ишака – и на лице Олега изображается полное недоумение. Он растерянно смотрит на палец, двигает им со слабой улыбкой выздоравливающего, с грацией необученного медведя бросается на колено и целует Надину ручку.
– Валшебница! – восторженно восклицает Хуссейн. – Гения!
– Такого слова нет, – скромно возражает Надя.
– Как нет? – возмущается Хуссейн. – Для мужчины есть, а для женщины нет?
Хуссейн уводит всю компанию к Мариам пить кофе, а Олег докладывает обстановку на склонах. Олег – лавинщик божьей милостью, нюх у него собачий, и меня радует, что наши выводы совпадают в деталях. Мою деятельность он одобряет, только в двух вещах ещё более категоричен: во-первых, из дома №23 жильцов нужно изгнать всех до единого и, во- вторых, во что бы то ни стало выловить и запереть в домах всех туристов.
В окно мы видим, как с балкона второго этажа «Актау» на верёвке спускаются два туриста.
– Петя Никитенко рассказывает, что Мурат велел закрывать на эти штучки глаза, – жалуюсь я. – Всех не выловишь.
– И нашим, и вашим, – кивает Олег. – На Мурата похоже.
Я звоню домой. Убедившись, что ребёнок жив и здоров, мама вкрадчиво сообщает, что у нас гости (только гостей мне и не хватает! То-то же из трубки доносится какое-то отдалённое кваканье) и что меня несколько раз спрашивал Мурат. Я предлагаю маме спустить гостей с лестницы и сказать Мурату, что, если он не научит Юлию жарить яичницу, у него будет гастрит. Выдержав паузу, в течение которой я должен осознать своё легкомыслие и раскаяться, мама сухо роняет, что ждёт нас к ужину, и вешает трубку.
Звонить Мурату или не звонить? У него, конечно, сидит Петухов, чрезвычайно нужный и влиятельный человек из того мира, где услуга должна быть оплачена услугой, – принцип, который Мурат свято соблюдает. Он, без сомнения, мечет икру и наверняка заберёт у меня вездеход, а там лавинные зонды, лопаты, лыжи, факелы… Не иди навстречу неприятностям, они сами тебя разыщут.
Наши возвращаются. Я пересчитываю их по головам, одной не хватает.
– Ты предусмотрительно поступил, что не пошёл с нами, – смеётся Надя, – там скликают ополчение: «Все на борьбу с Уваровым!»
– Нам на них… – Олег крякает, смотрит на Надю и, поправив воображаемое пенсне и сложив губы трубочкой, интеллигентно заканчивает: – Пардон, начхать. Езжайте, чиф, маму нужно слушаться.
– Где Гвоздь? – грозно спрашиваю я. – Вася, тебе было поручено не отходить от Гвоздя ни на шаг.
– Он должен был нас нагнать, – оправдывается Вася, – знакомую встретил… на одну минутку…
Я отправляю Османа, Рому и Васю в спасательную экспедицию и приступаю к важному разговору с Хуссейном. Я знаю, что прямого приказа от Мурата Хаджиева он не получил, но во имя нашей дружбы прошу мобилизовать всех своих абреков, моих ребят и дружинников, разбить их на группы и по возможности очистить Кушкол от праздношатающихся. Самых отъявленных и несознательных можно бить, Надя потом вылечит. И сегодня ночью в КСС пусть кто-нибудь дежурит у телефона, именно дежурит, а не спит на диване.
– Тоже сказал – спит, я сам второй ночь в КСС ночую, – обижается Хуссейн.
– Неужели дал Мариам отпуск? – удивляется Олег. – Про Шарля забыл?
– Не забыл, – озабоченно говорит Хуссейн, – со мной Мариам. Отпуск дам, когда дед буду.
– Правильно, – хвалит Олег, – в лавинную опасность ценности должны быть при себе. Чиф, несут Гвоздя, отчаливай спокойно.
– Выпроводила гостей? – раздеваясь, первым делом спрашиваю я.
Мама делает страшные глаза и, взяв нас с Надей за руки, с улыбкой вводит в комнату.
– Знакомьтесь: Максим, Надя, Алексей Игоревич, Вадим Сергеич.
Мы пожимаем руки, раскланиваемся и любезно говорим друг другу, что нам очень приятно. Академика я узнаю сразу, хотя вместо линялого тренировочного костюма на нём джинсы и мохнатый, похожий на содранную с шимпанзе шкуру свитер, а Вадим Сергеич, щеголь в отличнейшей кожаной куртке (Осману такая обошлась в двух баранов), и есть, должно быть, тот самый композитор, автор шлягеров о любви и дружбе. Гости не из тех, которые стакан водки огурцом закусывают, и мама пожертвовала последней сотней пельменей из морозильника. В свою очередь гости притащили бутылку шампанского и невероятных размеров коробку конфет. Сейчас меня будут обрабатывать, это и без очков видно. Композитор с ловкостью первоклассного официанта откупоривает бутылку, ловко разливает шампанское по фужерам – он вообще ловок, элегантен и смотрится как актёр. «К аплодисментам привык, – думаю я, – позер, дамский угодник». Он мне не нравится – чем-то неуловимо похож на Петухова, а эту породу людей, привыкших получать от жизни больше, чем они заслуживают, я не люблю.
– Спасибо, не пью. – Я прикрываю рукой фужер.
