сил и общественного мнения, другое дело — выполнять работу, требующую обширных и глубоких технических познаний, которыми он обладал, и притом — в организации международного масштаба, где их очень высоко ценят.
Паоло Алесси смотрит на сидящего перед ним человека. Его руки лежат на столе почти неподвижно — свидетельство полного самоконтроля. Только едва заметное движение выдает его нервозность: подушечкой среднего пальца правой руки Страмбелли катает по столу карандаш — пол-оборота вправо, пол-оборота влево.
— Я рассказал вам всю правду, — продолжает генерал, — чтобы вы не придавали значения всяким вздорным слухам. Фульви был хорошим офицером. Я близко знал его. Знаю его жену и дочь. Эта смерть — несчастный случай. Особенно трагический оттого, что он связан с обстоятельствами личной жизни уставшего, измотанного человека, мучительно переживавшего разлад в семейной жизни. Фульви обладал обостренным чувством долга, высоким сознанием ответственности за выполняемую работу, а вот душа его оставалась незащищенной. Фульви переживал душевный кризис, который мы, как видно, не помогли ему преодолеть… — С этими словами Страмбелли поднимается. Он вздыхает, и улыбка на его лице сменяется выражением скорбного участия. — Вот в чем трагедия Фульви.
Пожав журналисту руку, генерал провожает его до двери.
— Если возникнут какие-нибудь проблемы, звоните. Для вас я всегда на месте. В такие трудные моменты сотрудничество с вами для нас очень важно. Буду рад хоть чем-нибудь помочь вам…
Алесси в задумчивости спускается по лестнице. В душе у него нарастает глухое раздражение. Своей последней фразой генерал, пожалуй, хватил через край. Человеку, привыкшему везде наталкиваться на сопротивление, такая готовность помочь не может не показаться подозрительной. Алесси не верит генералу. Может, он еще не вполне освоился с новой расстановкой политических сил?
— С тех пор как стал вхож в такие кабинеты, ты уж и здороваться не желаешь? раздается за спиной Алесси. Он даже вздрагивает от неожиданности. На его плечо ложиться чья-то рука.
— Лейтенант! Что ты здесь делаешь? Не ты ли собирался все бросить и уехать преподавать итальянский и историю в Бари, завести парусную лодку и жить себе, плюя в потолок?
— И еще жениться на молоденькой учительнице.
Несколько секунд оба, держась за руки, разглядывают друг друга: С Федерико Мональди журналист познакомился два года тому назад в бюро информации министерства обороны. Оба питали страсть к парусному спорту И как-то провели отпуск вместе, в Кастильоне делла Пескайя. В распоряжении Мональди и двух его коллег был учебный парусник «Арпедже», принадлежавший школе морских офицеров.
Паоло перебрался со своей лодки на «Арпедже» и присоединился к его экипажу, направлявшемуся на несколько дней к острову Эльба. Тогда-то Федеоико и признался ему, что хочет бросить военную службу, стать преподавателем в родном городе, жениться на местной молоденькой учительнице: при двух зарплатах можно все лето проводить на море. О политике они почти не говорили, так как принадлежали к разным лагерям, но и баррикад никогда не воздвигали. А что касается яхт и моря, Мональди был незаменимым собеседником.
— Вдруг выяснилось, что я в душе карьерист. Полковника, возглавлявшего наше бюро, повысили в чине и перевели в дивизию «Фольгоре». Так что мне тоже досталась лишняя нашивка. Теперь я — капитан, сорок тысяч прибавки к жалованью, обеспеченная старость. А ты? По-прежнему — либо Пулитцеровская премия, либо ничего?
— Моя беда в том, что я не знаю английского. Надо бы им заняться.
— Ты познакомился с Пончиком? — Увидев растерянное лицо приятеля, Мональди заливается смехом. — Я о Страмбелли. Как только его назначили к нам, на коммутаторе подслушали, что жена называет этого типа Пончиком. Тогда она была актрисой: снималась для дешевых журнальных фотороманов. Лет на тридцать моложе мужа. Он ее прячет от всех, но кто-то из наших покопался в старых номерах «Болеро» и нашел ее снимки. Есть на что посмотреть. Такие сиськи и ноги в пятидесятые годы очень даже ценились. Да ты небось помнишь: в те времена в моде были женщины типа Аниты Экберг.
Оба смеются, радуясь возможности позлословить.
— Так ты говоришь — в «Болеро»? — переспрашивает Паоло. — А что» надо будет посмотреть!
— Актерский псевдоним — Катерина д'Авила. Послушай, а ведь, кажется, была такая святая?
У Паоло хорошая память, но он на всякий случай записывает имя: вдруг когда-нибудь пригодится. В редакции есть сотрудница, просматривающая женские иллюстрированные журналы.
Разговаривая, они подходят к дверям кабинета Федерико. Это солнечная комната со светлой мебелью и парой кожаных кресел.
— А у тебя здесь недурно, — говорят Паоло, мысленно сравнивая кабинет приятеля с сумасшедшим домом, где сам он работает: в редакции столы стоят впритык, стрекочут пишущие машинки, все орут, непрерывно звонит телефон.
— Ну что, узнал все, что тебе было нужно? — из вежливости спрашивает Федерико.
Паоло пожимает плечами:
— Узнал то, что он сам захотел сказать. Да еще велел помалкивать.
— Ух ты, какие тайны! — говорит Федерико не без иронии.
— Не знаю. — Паоло, немного поколебавшись, как бы невзначай роняет: — Ты случайно не слышал о таком полковнике карабинеров — Валерио Гуараши? Он, кажется, когда-то служил здесь, в вашем министерстве.
— Погоди-ка, сейчас посмотрю. — Мональди, наморщив лоб, начинает рыться в архивных папках разных лет. Обойдя всю комнату, он возвращается к Паоло с одной из них и, опершись о спинку кресла, читатет: — Валерио Гуараши, майор карабинеров. Работал в контрразведке министерства обороны. Контроль над военными заказами..
У Паоло даже холодок па спине пробежал.
— Значит, он имел отношение к ведомству вооружений?
— Конечно.
— А кто тогда руководил этой службой?
— Да не волнуйся ты так, — говорят Мональди. — Никакого секрета здесь нет, достаточно заглянуть в справочник «Моначи». — Он находит в книжном шкафу нужный том и начинает его перелистывать. — Ну вот, ведомство вооружений… Генеральный директор Армандо Фульви. Тебя устраивает?
Идиот, думает про себя Паоло. Как же этой раньше не догадался? Ведь и генерал Фульви намекал на это по телефону.
Удивленный молчанием Паоло, Мональди спрашивает:
— Что-нибудь важное?
— Нет, нет… но может пригодиться мне для одного дела.
Пасло садится за пишущую машинку; самое трудное время — конец рабочего дня. Остальные семеро сотрудников отстукивают свои материалы, телефоны звонят непрерывно, вбегают курьеры и наваливают на столы рулоны телетайпных лент, сообщения
