Уже половина третьего. В это время в палаццо Бараккини обычно пустовато. Постовой при их появлении вытягивается в струнку, а дежурный офицер забегает вперед, чтобы открыть дверь лифта. В приемной их уже ждет секретарь министра — молодой коренастый южанин, который ухитряется подбирать безобразные галстуки к своим прекрасным, сшитым по последней моде костюмам. Адмирал, коротко кивнув, оставляет их одних.
— Мое почтение, генерал, — говорит секретарь, потирая руки, — какая пунктуальность… Впрочем, все наслышаны о ваших безупречных манерах… Вот ужас, правда? Я о Фульви. Ужасно, ужасно. И еще такая жарища. Министр приносит вам свои извинения за то, что пришлось побеспокоить вас в столь неподходящее время. Да… А он весь в работе, просто поразительный человек наш министр. Какая энергия! Знаете, я даже завидую ему. На пятнадцать лет моложе, а все равно завидую. Вот принес ему бутерброд и стакан чая. Ему все равно что есть. Я же, увы! Ем все только отварное. Ничего не поделаешь, язва. А вы, как всегда, в отличной форме. Можно позавидовать. Минуточку, одну минуточку.
С этими словами секретарь исчезает за дверью кабинета.
Фаис пробует разгладить руками свою измятую форму, но в этот момент дверь открывается.
— Прошу вас, генерал, проходите. Видите, как быстро.
Кабинет министра похож на контору старого «домашнего» адвоката. Большая продолговатая комната, тяжелые шторы на окнах. Широкий письменный стол с барочными резными украшениями. Перед столом два стула с высокими спинками, за столом — кресло того же стиля. Вся мебель обита коричневой кожей. Две-три картины, портрет президента, старинная гравюра, изображающая битву при Кустоце4.
Министр, широколицый человек с обширной лысиной и маленьким пенсне, ждет его у окна в углу комнаты, отведенной под «гостиную» — с креслами и диванами, обитыми плотным темно-коричневым рубчатым бархатом. На министре светло-серый костюм в едва заметную белую полоску. Руки у него заложены за спину, на лице — любезная улыбка. Прежде чем вступить на стезю политического деятеля, он был врачом. Свои дипломатические ухватки, осторожность, которой отмечен каждый его шаг, умение безболезненно переходить внутри своей партии из одной группировки в другую — все это он унаследовал еще с тех пор, когда с улыбкой лгал своим безнадежно больным пациентам. Лгал с самыми благими намерениями. До назначения на пост министра — четыре года тому назад — он был на вторых ролях, но слыл человеком, на которого можно положиться. Приглядываясь к ошибкам признанных лидеров, он успешно усваивал полученные уроки.
За последние годы генералу Фаису приходилось встречаться с ним довольно часто. А познакомились они много раньше: генерал командовал гарнизоном города, где министр был председателем местного административного совета.
Фаис останавливается в дверях, чувствуя себя несколько неловко в своей парадной форме.
— Господин министр…
Министр любезным жестом указывает ему на одно из кресел.
— Проходите, Фаис, проходите. Какие могут быть церемонии… между нами. Садитесь.
Пока генерал направляется к креслу, министр открывает маленький холодильник, встроенный в нижнюю часть массивного книжного шкафа орехового дерева.
— «Регалеали». Выдержанное и охлаждено в меру. Как раз то, что надо при этакой жарище. Устраивайтесь поудобнее. И фуражку снимите. Давайте-ка ее сюда. И ради Бога, оставьте все эти церемонии. Давненько мы с вами не разговаривали по душам.
Фаис предпочитает не вспоминать о том, что министр дважды за последнее время отказывался его принять.
Несколько минут они говорят о похоронах, потом о каких-то маловажных вещах. Фаис понимает, что министру хочется снять излишнюю напряженность. В кабинете тихо, прохладно. В одном из окон установлен кондиционер, но его жужжание едва слышно. Фаис не спрашивает о причине столь странного вызова — ждет, когда о ней заговорит сам министр.
Но вот министр подается слегка в своем кресле вперед, снимает пенсне, протирает, подышав на стекла, носовым платком и снова водружает на нос.
— Вы человек, с которым всегда можно говорить без околичностей. Постараюсь быть с вами предельно искренним, но и от вас я жду понимания, ведь мы же друзья. Я попросил бы вас взвесить мои слова, не задавая никаких вопросов. Имеются основания… политического порядка, в силу которых я не смогу дать вам исчерпывающих ответов. Вы меня понимаете, не так ли?
Он смотрит Фаису прямо в глаза настойчивым, многозначительным взглядом, Фаис догадывается, что слова министра связаны с тем, что совсем недавно он услышал от Данелли. Но зачем раскрывать свои карты и лишать министра удовольствия сообщить новость? Впрочем, он знает, что за добродушным видом и вкрадчивыми манерами собеседника скрываются сильная воля и если не острый ум, то, во всяком случае, изощренное лукавство и хитрость, позволяющие ему достигать своей цели обходными путями. Один из политических противников министра назвал его пауком: и верно, этот человек с тучным телом и маленькой розовой головкой всех опутывает паучьей сетью интриг.
Генерал догадывается, что сейчас роль мухи отведена ему, и все же вежливо кивает головой: да-да, разумеется, он все понял.
Министр слегка расслабляется и, оторвав взгляд от собеседника, переводит его на ту часть кабинета, где главенствует письменный стол, но тут же вновь сосредоточивает свое внимание на Фаисе. Генерал ждет. Еще входя в кабинет, он заметил на столе свой рапорт об отставке.
Министр, проследив за его взглядом, кивает головой.
— Да, речь идет именно о вашем рапорте. Прошу прощения за то, что я несколько задержался с ответом, но тут возникли кое-какие обстоятельства. Недели три назад я, вероятно, хотя и не без сожаления, принял бы вашу отставку. И совершил бы ошибку. Весьма сожалею, дорогой Фаис, но я вынужден просить вас взять свой рапорт обратно. Нет, подождите, — он останавливает возможные возражения коротким жестом руки, — сначала вы должны меня выслушать. И вы все поймете.
Генерал растерян. Что-то здесь не так. Он мог ждать чего угодно, только не этого. Да, здесь что-то не так. Это особенно ясно теперь, после разговора с Данелли.
— Вы знаете, как высоко ценит правительство вашу работу… — Министр замялся, подыскивая подходящее слово. — По оздоровлению корпуса карабинеров. Какая тонкая, трудная, но необходимая операция! Вы сумели провести ее умно и тактично. Но вы, конечно, понимаете, что наши противники не отказались от своего намерения дать нам бой. Больше того, именно сейчас некоторые их маневры приобрели особенно опасный характер. Не. ждите от меня больших подробностей. Речь идет о том, что делается не только в корпусе карабинеров, но и в секретных службах, и в полиции. Вам известно, каких трудов нам стоило разрешить проблему реорганизации государственных служб. Сейчас настал самый щекотливый момент. И одна из главных мишеней, поразив которую, нас хотят отбросить назад, — именно вы.
Министр говорит, как бы взвешивая каждое слово и стараясь не смотреть на генерала, который не сводит с него глаз. Так вот оно что!
— Да, именно вы, генерал. Для вас это, разумеется, не новость. Давление оказывается изнутри, оно исходит от самого корпуса карабинеров. Вам ставят в вину, что вы, чужак,
