Наши в панике, делать-то что? Связь с эскадрой немедленно! Он! Нас! Законвоировал!
— Я им: ну не в Сибирь-же, в Дубай…
Мы смеёмся и пьём принесённую гостем водку. 'Хошеминовка', пьётся отлично: саке даже нужно пить тёплой.
Кэп вернулся из штаба и чешет в затылке:
— Съёмка с якоря в восемь. Головным идём мы. За нами — два танкера и очень большой и противолодочный кора…бль! Вводная — мины. Тральщики заняты делом похлеще: караван на Ирак.
Мы смеёмся. Опять продолжение войны городов. После каждого нашего каравана исчезает с Земли чей-то город. Ракеты везут на верблюдах?
После каждой нашей делегации в Тегеран, у Онассиса будет одним танкером меньше. Мины везут делегаты?
Мы смеёмся: ночью пойдём, и минам не увидать наших флагов, чтоб не трогать своих.
Мы ж — заговорены. Мы — везучие. С кем угодно, только не с нами.
'Олекма' орёт благим матом?
Текст — открытый? Почему не на той частоте? Я случайно включил её, по старой памяти, — уже месяц, как эскадра следит на другой.
Начальник рации — мёртв? Убит первым снарядом? В радиорубке — пожар? Катера продолжают обстрел? Координаты…
Тёплая водка саке.
Только в молодости можно решить, что — лучше уж так. В рай — на полном ходу. Без окопов и вшей. И не думать об этом. (Мысль в скобках: со мной такого просто не может случиться).
Только в молодости можно решить для себя, что тебе всё равно, с кем спит молодая жена, если выпадет случай. Права на ревность — нет, раз уж стал моряком. (Мысль в скобках: случая просто не будет).
Мечети в Дубае строят в духе двадцать третьего века.
Феодализм — самый передовой общественный строй на Земле.
Шариат. Многожёнство. Женщины ходят хоть и не в парандже, но в намордниках. Пусть даже — инкрустированных серебром.
Секса — нет. Даже на рекламах все неблагопристойные места замазаны чёрной краской. Как хорошо, должно быть, быть цензором, вырезающим не сумбур и крамолу Бродского, а грудь и пупок Мадонны.
Пива — нет. Контрабандные его партии давят на свалке бульдозером.
Трамваев — нет. Детей из школ развозят на школьных автобусах, а больше никому общественный транспорт не нужен. И угнетённый индус ездит работать на феодала на собственном автомобиле. Угнетён он тем, что у него — тойота, а не мерседес.
И тем, что никто не положит ему круглую сумму на его счёт в банке, стоит ему родиться не индусом, а местным арабом.
Какая ошибка — не там родиться и не тому поверить пророку. Не Магомету, а Гаутаме. И ходи в угнетённых всю жизнь. Дели бассейн на двоих с соседом. Может, в следующей повезёт?
Всё имущество того англичанина, который решил почему-то бурить скважины в этом песке, уже было заложено, и ушло бы с молотка завтра, не забей сегодня фонтан. Может, он их пророк? И бензоколонки с ракушкой 'Шелл' — его храмы?
Наш третий помощник берёт пеленга и рисует план порта Дубай. Для вояк. Нету карт. Спутники засекречены даже от них. И в порты не пускают. Мы же — мирный рыбак. Мы — первое судно милетян и эфесцев, зашедшее в этот порт.
Мы описываем берега завоёванных Киром и Камбисом царств. За нами придут александры.
Каждый раз встречала меня уже не та женщина, которая провожала в рейс.
Новая походка, неизвестное мне почему-то платье, новый, нерассмотренный мною жест. А причёски…
Ты специально меняла их к моему возвращению?
Даже объёмы твоей талии менялись порой поразительно.
Знакомьтесь, Олька с пузом. КенгурОлька.
Какая ты огромная стала вдруг, роднулька. Объелась, наверное. Нет, я здесь ни при чём. Всё — бобовые зёрнышки. Или ветром надуло.
Ну вот, сразу обиды. Откуда мне было знать, что все беременные женщины юмора не понимают? Ты — первая КенгурОлька, в которую я влюблён.
Тебе плохо? Бедненький ты мой кенгурёнок. Никогда мне тебя не понять, я ведь даже морской болезни не подвержен. Прости.
Единственная польза от меня была — когда я забирал тебя после занятий и что-то переписывал для твоего диплома в библиотеке. Убей бог, не вспомню ни слова. Не разбираюсь я в обработке металлов резанием.
Ноги отекают? Голова кружится? Тебе — страшно?
Тебе раньше меня пришлось расплачиваться по выписанному гневным боженькой счёту. Сорвала бы ты опять то яблоко? Не сейчас, когда Барби уже — девять, и нам страшно даже представить, что её не было бы в нашей жизни, а — тогда.
Слушай, а он уже толкается. Мы его не придавим? До скольких месяцев можно? Да? И что говорит эта твоя подруга?
Уже слышит? Как ты думаешь, ему нравится, то, чем сейчас занимаются его родители?
Хочу тебя.
Хочу стянуть с тебя через голову твою обтягивающую живот ночную рубашку, и губами ощутить, как бьётся в тебе ещё одно сердце. Может это пророк Иона прячется в твоём чреве от гневного Бога и до поры не желает появляться в наш мерзопакостный мир? Тогда ты — Рыба-Кит.
Теперь я с нежностью буду провожать взглядом кашалотих в Аравийском море. Они приходят в тёплое море рожать своих детёнышей и откармливать их густым, как йогурты, молоком.
Говорят, от большой любви рождаются красивые кашалотики.
Какая тёмная ночь. Ни звезды. Знаешь, что наша Галактика образовалась, когда младенца-Зевса оторвали от груди его матери?
Может внутри тебя — младенец Зевс, и грудь твою сейчас распирает от Млечного пути?
Все судоводители с их секстанами, хронометрами и астрономическими таблицами должны сейчас молиться на твою набухающую звёздами грудь.
Слушай, а не судовым ли плотником был Иосиф?
У них с Девой Марией потом были дети помимо Христа.
Значит ли это, что Мария с ним изменила Святому Духу?
Или — что Иосиф отбил её у Святого Духа?
