Дальнейший разговор прервало появление не кого иного, как самого ипарха Селеукоса. Он подозвал к себе иларха Теодороса, непосредственного начальника Эрпандера, отвел его в сторону и что-то долго ему объяснял. Теодорос слушал, а глазами уже бегал по залу.
Ипарх ушел, а Теодорос пошел Эрпандеру наперерез.
— Еще трезвый? Хорошо. Собирайся и отправляйся в свою часть. Только тихо, не хочу преждевременной тревоги. Перед рассветом ты и твоя тетрархия должны быть в седлах.
— Что-то случилось?
— Бунт, может даже восстание большого масштаба. Сатрап Спитаменес, тот самый, который выдал нам Бессоса, убийцу царя Дария.
…
— Мы, наша ила, пойдем в первых рядах. К полудню должны быть уже в Александрии Кавказской.
— Золотая змея, подумал Эрпандер, паирика. Та, которая манит. Легенда? Флаурос, вымысел и вздор? Порча от войны, крови и смерти? Ага. Я не порченый и не измененный. Когда война окончится, сброшу ее с себя, как изношенный хитон. И забуду обо всем, что видел, о том, что делал. Забуду навсегда, смогу. Уверен.
— Ты меня слушаешь, Эрпандер?
— Извини, иларх, задумался.
— Этот Спитаменес… — Теодорос скрипнул зубами и сжал кулак. — Мораль из этого вытекает такая: никогда не оставляй сзади недобитого азиата. К войскам, тетрарх.
— Слушаюсь.
* Змея ползла, извиваясь. Леварт следовал за змеей.
Глубокий мрак перед входом в пещеру сменился светом. Стены подземелья, как мозаикой, были покрыты щелями и отверстиями, через которые оно освещалось яркими столбами света, как от прожекторов. При этом свете Леварт увидел, по чему он ходит, и выдохнул.
Пол пещеры был завален золотом и серебром.
Монеты переполняли сундуки, шкатулки, вытекали из разбитых амфор.
Здесь были монеты царя Дария, серебряные афинские тетрадрахмы, декадрахмы Александра Македонского. Другие, изображающие его с рогами бога Амона. Другие, на которых был слон с головой Александра.
Монеты сверкали в сундуках и звенели под сапогами.
Этого нет, — подумал он, — все иллюзия. В сущности, Салмон Юсуфзай и его ребята добились своего, дав нам героину.
Змея ползла. Он следовал за ней.
Мимо сундуков и шкатулок с драгоценными камнями. Алмазы из Голконды, бирманские рубины из легендарной долины Могок, сапфиры с Цейлона, сиамские карбункулы, аквамарины, аметисты…
У стен пещеры, куда не доходил свет, в тени и мраке, как застывшая в веках армия, виднелись скульптуры, статуи, статуэтки, бюсты.
Блестели золотые пластины, украшенные коваными рельефами, усыпанные гирляндами самоцветов подсвечники и канделябры, позолоченное оружие, шлемы, кинжалы и стилеты, золотые кубки, рога и вазы.
Здесь была не только сокровищница, но и усыпальница. Из под украшений кое-где виднелись кости. Блестел перстень на пальце скелета. Под инкрустированным щитом можно было увидеть ребра и кости таза. Из-под золотых монет выглядывали черепа…
Змея ползла, Леварт шел за ней. Истлевшие кости хрустели и рассыпались под подошвами его сапог.
Пещера сокровищ сужалась, переходя сначала в извилистый, а потом прямой коридор. Он шел теперь сквозь строй скульптур, статуй, кариатид и канефор. Изображающих женщин с завораживающими формами. И пробуждающими страх лицами. Ужасно искривленные, демонические, насмешливо оскаленные маски вампиров, химер, кикимор и ламий.
Строй кариатид сопровождал их в очередную пещеру, меньшую и округлую. В том месте, где падающий через отверстие в своде луч давал самый яркий свет, поднимались, подобно менгирам, четыре ослепительно голубых блока лазурита, каждый в человеческий рост. Пятый блок, плоский, напоминающий катафалк, лежал между ними. За ним Леварт увидел статую. Скульптура изображала крылатую женщину, причесанную по персидской моде, украшенную четырехугольными серьгами, звездной короной и плащом, ее поддерживали двое животных, казалось, взбирающихся на ее бедра.
Змея вползла на лазуритовый катафалк, свернулась, высоко подняв голову, и замерла неподвижно, как уреус. Леварт почувствовал пульсацию в ушах и нарастающий звон. Он подошел ближе. Достаточно близко, чтобы увидеть, что скульптура женщины с персидской прической стояла среди нагромождения человеческих черепов и рассыпанных рубинов, краснеющих, как капли крови. Змея завертелась в быстром танце, при этом ее голова и верхняя часть тела оставались неподвижными, а двигалась только нижняя часть, находящаяся на лазуритовом катафалке. Звон в ушах Леварта нарастал. Потом превратился в шепот, в слова. Шипящие, звенящие, сотканные из множества голосов, гармонически сплетающихся между собой.
Падающий на лазурит столб света еще сильней осветил центральный камень, окружающий мрак еще больше сгустился. Из мрака кто-то вышел.
— Ты не достоин. Ты не достоин ее милости. И того, что тебе дают.
Лейтенант Богдашкин, догадался Леварт. Погибший лейтенант Богдашкин. В порванной и грязной форме. С окровавленным, кое-где ободранным до живого мяса лицом.
— Хочешь занять принадлежащее мне место, получить принадлежащие мне дары и привилегии. Ты пришел украсть. Ты вор, прапорщик.
— Это ее выбор, — сказал Валун, сержант Валентин Трофимович Харитонов. В обожженной, испачканной нефтью и кровью песчанке. Он вынырнул из темноты, но лица его не было видно, осталось во мраке.
— Это ее выбор, — повторил он. — Он наделен благодатью выбора. От этой благодати не отказываются.
Это не Валун, Леварт осознавал очевидное. Валун умер, погиб в горящем бетеэре в ущелье под Мохамад Ага. То, что он видит, фантом. Привидение. Eidolon.
— Ты не отвергнешь благодати? Правда, Паша? Не будешь опрометчивым? Не возгордишься от ее даров? Великие, по-настоящему великие дела вы сможете совершить вместе. Великие и прекрасные.
Лейтенант Богдашкин приблизился, двигаясь неуклюже и с трудом. Леварт заметил, что на его правой руке под неестественным углом торчала сломанная кость.
— Она говорила мне: будь верным, — сказал лейтенант. — Будь верным до самой смерти, и дам я тебе венец жизни. Обещала мне вечность. Слугой, рабом ее
