иметь возможность манифестировать без помехи, сообщали начальству, что ослепли, а иными словами, подавали в отставку, что же касается полицейских еще действующих и носящих форму, наставивших на беснующуюся толпу оружие, то эти вдруг перестали различать мушку, оттого что, если были у них деньги на счету, потеряли всякую надежду их вызволить и еще обязаны были выслушивать обвинения, что, мол, снюхались с властями, но самое скверное началось немного погодя, когда банки подверглись настоящему и яростному штурму вкладчиков слепых и зрячих, но одинаково впавших в неистовство и теперь уж не протягивавших чинно и благородно через окошечко чек с учтивой просьбой учесть его и закрыть счет, а хватавших все, что подворачивалось под руку, лежало в ящиках, или в беспечно отпертом сейфе, или по старинке – в мешках с медной мелочью, которой пользовались еще дедушки самых старых из атакующих, и вы даже представить себе не можете, что только творилось в роскошных и просторных залах банков и в маленьких районных отделениях и филиалах, ставших свидетелями сцен по-настоящему страшных, и не следует забывать еще и о банкоматах, разгромленных и опустошенных до последней кредитки, причем на табло иных загадочным образом высвечивались слова благодарности за то, что, мол, воспользовались услугами нашего банка, оказалось, машины и в самом деле – дуры, если не допустить мысли, что они попросту изменили своим хозяевам, и, короче говоря, в одно мгновенье рухнула вся кредитно-финансовая система, рухнула, как карточный домик, и не потому, что обладание деньгами перестало быть желанным, нет, это опровергалось теми, кто ни за что не желал выпустить их из рук, полагая, что совершенно неизвестно, что завтра будет, и эта же мысль погнала вперед тех слепцов, которые обосновались в подвалах банков в ожидании чуда, которое случится и распахнет перед ними тяжелые сейфовые двери, отделяющие их от богатства, обосновались и выходят за тем лишь, чтобы добыть еды, воды да справить прочие надобности, а потом сразу же возвращаются на бессменную вахту, причем придумали себе систему паролей, отзывов и условных знаков, помогающую пресечь поползновения всех посторонних проникнуть на их редут, и кромешная тьма, царящая в этих подземельях, мало их беспокоит, ибо для этой слепоты все белое. Медленно, делая время от времени остановки, чтобы косоглазый мальчик мог унять бушующие в кишечнике бури, слушатели брели по городу, покуда старик с черной повязкой рассказывал эти жуткие подробности о банках и финансах, и, несмотря на доверительно-искренние интонации, которыми он уснащал свое взволнованное повествование, нельзя было не заподозрить старика в известных преувеличениях, вот взять хоть слепых, затаившихся в кладовых банка, ибо ну как ему, не знающему пароля и условного знака, было узнать об этом.
День уже клонился к закату, когда вышли наконец на улицу, где жили доктор и его жена. Улица как улица, ничем не отличается от прочих, так же завалена мусором, так же дрейфуют на ней толпы слепцов, но именно там впервые, хоть, конечно, лишь по чистейшей случайности не случилось этого раньше, увидели двух исполинских крыс, с которыми окрестные коты, бродившие тут же, предпочитали не связываться, потому что те почти не уступали им в размерах, но совершенно явно превосходили свирепостью. Слезный пес взирал на тех и на других с безразличием, присущим тому, кто пребывает в иной чувственно- эмоциональной сфере, как сказали бы мы, будь он не собакой, каковой все же остается, а человекообразным животным. При виде знакомых мест жена доктора не предалась меланхолическим размышлениям типа: Как время бежит, ведь, кажется, совсем еще недавно мы были здесь счастливы, нет, ее ударило, а значит, и поразило собственное разочарование, ибо она бессознательно верила, что улица, раз уж это ее улица, останется чистой, подметенной, ухоженной и что соседи утеряют, быть может, дар зрения, но не разумения. Как глупо-то, произнесла она вслух. Что глупо, ты о чем, спросил муж. Да так, ничего, чушь всякая в голову лезет. Как время бежит, интересно, что застанем мы в нашем доме. Потерпи, скоро узнаешь. Силы были на исходе, и потому по лестнице поднимались очень медленно, подолгу отдыхая на каждой площадке: Нам на пятый, сказала жена доктора. Шли, как могли, то есть вразброд, каждый сам по себе, а слезный пес то забегал вперед, то замыкал шествие, словно доказывая, что недаром родился овчаркой, а значит, самой природой предназначен следить, чтоб ни одна овца не пропала. Кое-где двери были открыты, изнутри слышались голоса и шли обычные волны тошнотворного смрада, дважды на пороге возникали слепцы, пусто глядящие перед собой. Кто здесь, спросил один, и жена доктора узнала его по голосу, второй был не из их дома. Живем здесь, бросила она в ответ. По лицу слепца скользнула тень узнавания, однако он не спросил: Вы – жена доктора, но, быть может, произнесет у себя в квартире, когда будет ложиться спать: Вернулись эти, с пятого. Преодолев последний марш и еще не успев поставить ногу на площадку, жена доктора объявила: Закрыта. Были видно, что пытались взломать, но дверь устояла. Доктор сунул руку во внутренний карман нового пиджака, извлек оттуда ключи. Выжидательно подержал их перед собой, но жена мягко повела его руку к замочной скважине.
Если не считать пыли, бархатисто-матовым покровом лежащей на столешнице, сиденьях, спинках, – и скажем кстати, что отсутствие людей – это единственная для нее возможность полежать в покое, который не потревожат ни пылесос, ни тряпка, ни беготня детей, создающая в атмосфере турбулентные потоки, – в доме чисто, а беспорядок – какой бывает, когда надо срочно уходить из дому, то есть вполне сносный и терпимый. Отчасти еще и оттого, что перед звонком из министерства, а потом из больницы, предвидение, подобное тому, что заставляет чувствительные натуры при жизни приводить все относящиеся к ней дела в порядок, чтобы после смерти не возникало тошной необходимости в неистовых уборках, подвигло жену доктора перемыть всю посуду, застелить постель, отдраить раковину, ванну и унитаз, и пусть идеального совершенства достичь не удалось, никто не вправе требовать большего от человека, у которого руки ходят ходуном, а глаза полны слез. И потому семи странникам, переступившим порог помещения, показалось, что они попали в рай, и это произвело на них столь сильное и, можно даже сказать, не слишком опасаясь употребить это ученое слово не к месту, трансцендентальное впечатление, что они замерли в дверях, ошеломленные тем, как непривычно здесь пахнет, а как, спрашивается, должно пахнуть в доме, если он так долго простоял закрытым, и в другое время мы первым делом побежали бы настежь распахивать все окна. А вот в переживаемое нами время не то что настежь распахивать, законопатить бы их наглухо, как можно плотней, чтобы не проникал с улицы тяжкий дух тухлятины и гнили. Сказала жена первого слепца: Мы же тебе тут все перепачкаем, и была совершенно права, пройди они дальше в этих своих сапогах, облепленных грязью и дерьмом, в одно мгновение обратились бы райские чертоги в обитель скверны, в преисподнюю, где, если верить авторитетным суждениям, именно смрадный, зловонный, гнилостный, тухлый, тле– и тошнотворный запах гнетет и терзает грешников куда невыносимей, нежели раскаленные сковороды и клещи, кипящая в котлах смола и прочие атрибуты кузни и кухни. С незапамятных времен обычай велит, чтобы хозяйка отвечала на это так: Да перестаньте, что это вы, право, выдумали, какие пустяки, подумаешь, большое дело, экая важность, как испачкается, так и отчистится, но хозяйка этого дома, как равно и гости ее, знает, откуда они все пришли, знает, что в теперешнем мире однажды испачканное уж не отчистится вовек, а будет только пачкаться все больше и больше, и потому она просит разуться на лестнице и благодарит, ноги, впрочем, тоже не вполне чисты, но не идут, да нет же, опять не дослушали, не идут ни в какое сравнение, тем более что простыни и полотенца девушки в темных очках хоть отчасти дело свое сделали и значительную часть грязи приняли на себя. Ну и, стало быть, гости вошли в квартиру босиком, а жена доктора, поискав и найдя огромный пластиковый мешок, сложила туда всю обувь, имея намерение когда-нибудь, неизвестно только, когда и каким образом, ее отчистить, вынесла на балкон, и воздух снаружи
