В стране литературных героев

Беликов: Недурно. Совсем недурно. Но есть одна погрешность. Последняя строка не укладывается в размер. Я бы посоветовал вам заменить Юпитера Зевсом. Ведь Зевс у древних греков то же, что у римлян Юпитер. Так что смысл никоим образом не пострадает. А стихи станут гораздо благозвучнее. Поверьте, в этом я понимаю более, чем кто-либо иной. О, если б вы только знали, как прекрасен, как звучен древнегреческий язык! (Наслаждаясь.) Ан-тро-пос!..

Лебядкин: Как вы говорите? К Зевсу? (Читает.)

Место занял таракан,

Мухи возроптали,

Полон очень наш стакан,

К Зевсу закричали…

(Радостно.) В самом деле, так лучше!

Гена: Архип Архипыч! Видите? Он все-таки кое-что понимает, этот Беликов! Стихи-то и правда получше стали.

А.А.: Во всяком случае, они стали более гладкими.

Лебядкин (Беликову): Я вижу, вы большой дока по этой части! Позволите ли прочитать вам еще одно мое сочинение?

Беликов: Что ж, читайте.

Лебядкин (с пафосом):

О, как мила она, Елизавета Тушина!

Когда с родственником на дамском седле летает,

А локон ее с ветрами играет

Или когда с матерью в церкви падает ниц,

И зрится румянец благоговейных лиц!

Ну, каково?

Гена (после паузы): Это и не стихи вовсе. Ни складу, ни ладу…

А.А.: Да, боюсь, что тут и сам господин Беликов не сможет ничего присоветовать.

Беликов: Это отчего ж-с?

А.А.: Да оттого, что стихи непоправимо плохи.

Беликов: Ошибаетесь. Их тоже можно поправить. То есть сам я навряд ли бы с этим справился. Но, по счастию, у меня имеется надежное руководство.

Гена: Руководство? Какое еще руководство?

Беликов: А вот-с, не угодно ли взглянуть…

Гена: Действительно, руководство… (Читает.) 'Полная школа выучиться писать стихи. Сборник примеров и упражнений для самоизучения в самое короткое время и не больше как в пять уроков сделаться поэтом…'

А.А.: Какая глупость.

Беликов: Как вы можете так говорить? Да еще при юноше! Вы человек уже пожилой, должны с осторожностью выбирать выражения, а вы так манкируете! Ох, как вы манкируете!

А.А.: Да почему же я не могу назвать глупую книжку глупой?

Беликов: Потому что она разрешена к печати вышестоящим начальством как весьма полезное и ценное издание. Тут не просто теория, но практическое руководство. Вот-с, взгляните. Упражнение нумер один…

А.А. (читает): 'Упражнение номер один:

Пока поэта не требует Аполлон к жертве священной,

Света суетного в заботах погружен он малодушно…'

Гена: Ха-ха-ха! Вот это да! Это они Пушкина так изувечили!

Беликов: Остановитесь, молодой человек! В вашем возрасте весьма пагубно смеяться над печатным словом! Извольте лучше читать дальше.

Гена (читает): 'Исправьте это умышленно искаженное пушкинское четверостишие: последнее слово 1-й строчки должно быть – 'поэта', 2-й строчки – 'Аполлон', 3-й-'света', 4-й – 'погружен'.

А.А.: Послушайте, господин Беликов, неужели вы верите, что эти дурацкие упражнения могут научить человека быть поэтом?

Беликов: А вот сейчас я на основании этого руководства преподам господину Лебядкину один наглядный урок, и вы сам тотчас в этом убедитесь!

А.А.: Ну-ка, ну-ка, попробуйте!

Беликов: Господин Лебядкин! Сделаемте такой опыт. Подсчитайте, сколько слогов имеется в каждой строчке вашего стихотворения…

Лебядкин: Слушаюсь! Только я буду читать, а уж вы, господа, сделайте милость, загибайте пальцы. А то мне одному, пожалуй, и не справиться… (Читает по слогам.) 'О-как-ми-ла-о-на…'

Гена: Шесть слогов!

Лебядкин: 'Е-ли-за-ве-та-Ту-ши-на…'

Гена: Восемь!

Лебядкин: 'Ко-гда-с-род-ствен-ни-ком-на-дам-ском-сед-ле-ле-та-ет…'

Гена: Четырнадцать!

Лебядкин: 'А-ло-кон-е-ё-свет-ра-ми-иг-ра-ет…'

Гена: Одиннадцать!

Беликов: Вот видите! Шесть, восемь, четырнадцать и одиннадцать! А ежели вы хотите, чтобы ваши стихи были столь же благозвучны, как древнегреческие гекзаметры, вы должны следить, дабы в рифмующихся строчках было одинаковое количество слогов…

Лебядкин (потрясение): Ишь ты… А как же это сделать?

А.А.: Ну, это очень просто. Выбросьте лишние слова – и все. А те, что не влезают в размер, замените другими.

Лебядкин: ..Легко сказать!

А.А.: Да нет, и сделать легко. Ну вот хотя бы так:

О боже, как мила она, Елизавета Тушина,

Когда в седле своем летает,

А локон с ветерком играет

Иль в церкви упадает ниц

Среди благоговейных лиц…

Гена: '0-бо-же-как-ми-ла-о-на…' Восемь! 'Е-ли-за-ве-та-Ту-ши-на'. Тоже восемь! 'Ког-да-в-се-дле-сво-емле-та-ет…' Девять! 'А-ло-кон-с-ве-тер-ком-иг-ра-ет…' И тут девять!.. Архип Архипыч! Почему ж вы тогда сказали, что эта книжка дурацкая?

А.А.: Потому, что так оно и есть.

Гена: Но вот же вы сами сейчас сделали все так, как в ней написано, и стихи сразу стали в тысячу раз лучше!

А.А.: Нет, Геночка! Это тебе только кажется. Я ведь уже говорил, что стихи стали не лучше, а глаже. Ну, более складными, что ли… А ведь ты, по-моему, еще в прошлом нашем путешествии убедился, что складные вирши это еще далеко не стихи, а тем