закричали и зашептались. Молодой человек повернулся к человеку, сидевшему за бюро с двумя полицейскими по сторонам, и человек, сидевший за бюро, открыл сейф, достал оттуда конверт и дал его молодому человеку. Молодой человек подвел человека, говорившего с акцентом, к звуконепроницаемой будке — она была немного похожа на телефонную, — и человек, который хотел продолжать, вошел в нее. Вид у него был испуганный и одинокий, и все на экране затихли. Человек в будке перекрестился, и тогда молодой человек открыл конверт и достал оттуда листок бумаги, и сказал:
— Ну-ну, Дино, не надо бояться! Я прочитаю вам весь вопрос от начала до конца один раз, и у вас будет тридцать секунд, чтобы дать на него ответ — за тридцать две тысячи долларов.
Молодой человек посмотрел на кусочек бумаги, где был написан вопрос, и сказал:
— Дино, вопрос делится на четыре части.
И он прочитал вопрос, и я подумала, что во всем мире не найдется человека, который смог бы ответить хотя бы на одну часть вопроса, а не то что на все четыре, и даже трудно было поверить, что человек в будке сможет их хотя бы запомнить. Тридцать секунд, пока бедный человек обдумывал вопрос и четыре правильных ответа, оркестр играл страшную- престрашную музыку, а потом музыка вдруг кончилась, и у меня прямо сердце замерло.
— Неужели он ответит, Мама Девочка?
— Да разве это мыслимо?
Человек, говоривший с акцентом, сказал:
— Опера — «Аида». Место, где она исполнялась под управлением Артуро Тосканини — Бразилия. Впервые показана она была в Каире, столице Египта. Это было в сочельник.
— Верно! — завопил молодой человек, и все на экране закричали, и на улице все ужасно радовались.
Человек вышел из будки, и они с молодым человеком пожали друг другу руки. Когда он замахал людям, которые его приветствовали, на глазах у него, по-моему, были слезы, а потом он послал кому-то воздушный поцелуй — я думаю, жене и своим маленьким детям, теперь, когда он со всем справился, ответил на все части вопроса и выиграл тридцать две тысячи долларов. Молодой человек был очень рад за него и сказал, чтобы он пошел на неделю к себе домой и подумал, взять ему тридцать две тысячи долларов или продолжать дальше и попробовать выиграть шестьдесят четыре тысячи.
Мы пошли по Пятьдесят седьмой улице к Пятой авеню, и мы обе были так рады за этого человека, как будто мы знали его и знали его семью, и гордились тем, что он столько знает про оперу.
— Надеюсь, он не будет пытаться выиграть шестьдесят четыре тысячи, — сказала Мама Девочка. — Они зададут ему вопрос из шестидесяти четырех тысяч частей.
— Нет, не зададут, — сказала я. — И на следующей неделе он может привести с собой самого лучшего в мире специалиста по опере — так они говорили. Мне просто не терпится узнать, возьмет он тридцать две тысячи или попробует получить шестьдесят четыре.
— Мне тоже, — сказала Мама Девочка. — Ну вот, теперь у нас с тобой появилась цель в жизни.
Мы пошли по Пятой авеню, разглядывая витрины магазинов, и пришли к «Пьеру». Мы взяли ключ у портье и поднялись на лифте на двадцать первый этаж, потом прошли направо по коридору — наконец-то мы были дома, в добром старом 2109-м номере.
Мы разделись и бухнулись в постель, и Мама Девочка обняла меня, и мы стали разговаривать и смеяться, а что было потом, я не помню, потому что я спала и радовалась.
Земляника со сливками, отбивные из барашка и кресс-салат
Утром зазвонил телефон, но Мама Девочка не поднялась и не бросилась к нему, как обычно, и тогда я сказала ей в ухо:
— Звонят!
Не открывая глаз, Мама Девочка пробормотала:
— Ответь, пожалуйста, за меня. Скажи, что я сплю. Скажи, пусть позвонят завтра.
Я соскочила с постели и взяла трубку. Это был мистер Макклэтчи, только он думал, что это не я, а Мама Девочка.
— Берите с собой свою дочурку и приходите завтракать, — сказал он. — Я внизу.
— Мистер Макклэтчи? — воскликнула Мама Девочка и, скатившись с постели, выхватила у меня трубку и быстро-быстро заговорила, и сказала, смеясь, что мы сейчас же спустимся — дайте нам только пятнадцать минут.
Она положила трубку и заметалась по комнате, а потом открыла в ванной кран, и пока вода набиралась, мы почистили зубы, а потом вместе влезли в ванну, намылились и помылись, а потом вылезли и вытерлись и оделись в наши лучшие одинаковые платья: светло-желтые с белыми цветочками.
Когда мы подбежали к лифту, мы увидели там мисс Крэншоу, и она спросила меня:
— Это, кажется, ты?
— Да, — ответила я, и тогда она сказала:
— Я боялась, что больше тебя не увижу. Придешь ко мне снова пить чай?
— Приду. А это моя мама.
Мисс Крэншоу улыбнулась Маме Девочке и сказала:
— Я столько всего узнаю от вашей дочери! Надеюсь, вы сможете прийти ко мне сегодня — в любое время после пяти.
Мама Девочка улыбнулась и ответила:
— Хорошо.
Прибыл лифт, и мы вошли в него, но было утро и лифт был полный-преполный. Я встала между Мамой Девочкой и мисс Крэншоу, и они не дали меня раздавить. Когда мы вышли, я увидела очень внушительного вида мужчину с тонюсенькими усиками. В руках у него были два букетика фиалок. Мисс Крэншоу вышла из лифта первой. Она подошла к мужчине, поцеловала его, взяла у него оба букетика и сказала:
— Как это мило с твоей стороны, Майк Макклэтчи!
Майк Макклэтчи ответил:
— Ты ведь знаешь, Кэйт, я всегда боготворил тебя.
Мы с Мамой Девочкой отошли в сторонку, чтобы не загораживать дорогу людям, и встали недалеко от Кэйт Крэншоу и Майка Макклэтчи.
— Если бы ты боготворил меня, — ответила мисс Крэншоу, — ты бы не принес мне фиалки. Ты бы помнил, что я больше всего люблю красные цветы колючего кактуса.
Она повернулась к нам с Мамой Девочкой и дала нам по букетику.
— Значит, после пяти, — сказала она.
— Вы знакомы? — спросил Майк Макклэтчи.
— Господи, ну конечно, — ответила Кэйт Крэншоу. — Ты ведь прекрасно знаешь, что я знакома со всеми, у кого есть талант, а этим двоим его девать некуда.
— Наверное, виновница этому ты, — сказал Майк Макклэтчи.
— Вовсе нет. Сказать правду, так это она дает мне уроки. — И мисс Крэншоу погладила меня по голове. — Желаю всем вам приятно провести день.
— Я бы хотел не откладывая в долгий ящик поговорить с тобой о новой пьесе, — сказал Майк Макклэтчи. — Мне нужна твоя помощь.
